ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ (роман, повести и рассказы)

Увидел и стал пристально, с изучающим вниманием рассматривать.

Теперь я невольно отвернулся от него.

- Да, были вы в горах или нет?

- А вы мне не верите…

- Признаться не верю.

- Ладно, отложим это. – Внимание ко мне Оле сразу рассеялось, он стал суховато любезен и деловит. - На завтра объявлен сбор. Сбор членов нашего общества. Потрудитесь всех уведомить за сегодняшний день.

- Там же, на прежнем месте?

- Нет, нас лишили аренды. Здание шахматного клуба арендуют теперь под цветочный магазин, ресторан или казино. Я, признаться, не выяснял.

- Вот это новость! Кто же это распорядился?

- Может, вы и в этом меня подозреваете?

- Что вы, что вы!

- Городские власти. Да это и неудивительно при создавшейся обстановке.

Но как это так низко, подло! Где же нам собираться?

- Мы собираемся во флигеле у Гургена Багратовича Бурджиляна

- Ах, у дяди Гургена!

- Будьте любезны всех предупредить. Времени не так много.  – Оле Андерсон склонился над кустом роз и снова защелкал ножницами.

Глава тридцать вторая, в которой содержатся нелестные отзывы о некоторых сомнительных средствах связи и повествуется о том, как мы оповещали всех о завтрашнем сборе

После встречи с Оле Андерсоном передо мной как секретарем общества встала важная и неотложная задача – оповестить всех о назначенном на завтра сборе. Естественно, я задумался о том, как это лучше сделать, ведь по моим спискам в обществе насчитывалось около сорока человек, включая вольнослушателей. И их адреса были прихотливо разбросаны по всему городку и даже за городскими стенами, от которых остались лишь выщербленные ветром обломки, полуразрушенные башни с бойницами, изнутри и снаружи заросшие чертополохом, и одинокая арка главных городских ворот, издали напоминающая виселицу.

До некоторых членов общества, живших за Вдовьим мысом, приходилось добираться катером или на дрезине (по одноколейке, проложенной некогда солдатами генерала Врангеля). А до тех, чьи домики, словно ласточкины гнезда, прилепились к Кабаньим отрогам, - в кабинке фуникулера, который пускают лишь утром и вечером, и каждый раз часа на два, не больше (за этот срок надо успеть обернуться туда и обратно).

А если раньше времени отключат электричество, то этак и провисишь над пропастью до самого рассвета.

Времени на рассылку уведомлений по почте уже не было. Да и, признаться, почта работала у нас скверно, почтовых ящиков на улицах почти не осталось, и почтальоны не то чтобы вовсе перевелись, но измельчали, утратили былое благородство и взамен прибрели столь несвойственную им ранее хитрецу, пронырливость и вороватость. Иными словами, приспособились к нынешним условиям, как белки приспосабливаются к зиме, меняя шкурку.

И все это с тех пор, как рухнул наш нерушимый и жизнь, словно сошедшая с рельсов дрезина, покатилась под откос. Впрочем, иные пересели в мягкие вагоны с зеркалами, кремовыми занавесками, сияющей белизной раковиной, унитазом и пористой туалетной бумагой. Пересели на обитые кожей диваны, чтобы, покачиваясь, позевывая под мерный стук колес, попивая чаек, смотреть в окно на всеобщее разорение и разруху.

 Хотя что они нам, пересевшие-то, речь сейчас совсем не о них.

Речь о том, что все стало иным, даже, знаете ли, записные книжки и планшеты. Да, сейчас записная книжка – не книжка и планшет – не планшет, а нечто попискивающее и посверкивающее, с проскакивающими искорками, молниями и зигзагами. Инымисловами, появились новые средства связи, на столах засветились экраны и, образно выражаясь, забегали мыши. Вот почта-то и захирела, подверглась порче, как дерево, подточенное древесным червем. А жаль, признаться, поскольку это лишает нас невыразимого очарования, заключенного в том, что когда-то столь романтично именовалось перепиской по почте.

О, переписка!

Темного стекла, граненая чернильница с горлышком, схваченным серебристым ободком, и откинутой крышечкой, открытое золотое перо отливающего черным лаком самописца, синеватая почтовая бумага, конверт с наклеенной на него маркой – сколько в этом чистейшей поэзии, любезный читатель! И как это отвечает тому настроению, которое создается великолепной плохой погодой! В докладах, читаемых на заседаниях нашего общества, не раз говорилось, что лучше всего писать письмо на дачном балконе при моросящем дожде, когда на перилах собираются маленькие лужицы, пахнет мокрым шиповником и сырыми досками покосившегося, готового упасть, но никем не поправляемого забора.

Все это утрачено с тех пор, как появился обычай посылать сообщение на куске мыла. Да, нацарапывать и отправлять, а это так же вульгарно, как женщине курить на ходу…

Конечно, можно было бы всех обзвонить по этим нынешним телефонам (так называемым мобильным). Но из опасения, что нас могут запеленговать и подслушать, особенно сейчас, когда за нами велось пристальное наблюдения и все были, так сказать, в фокусе, мы этим средством связи не пользовались.

Зачем лишний раз рисковать?