Таинства в истории отношений между Востоком и Западом

Если Дух устрояет Церковь в целом как «общность» (общину, общение, κοινωνία), то, как справедливо замечает Оливье Клеман, это относится и ко всем ее таинствам. Пневматология и христология находятся в теснейшей взаимосвязи, поскольку «с одной стороны, необходимо принадлежать Телу Христову, чтобы воспринимать всю полноту Духа, а с другой стороны, само присутствие Христа в Церкви актуализируется Духом. Поэтому никак нельзя отказаться от эпиклетической структуры таинства при обращении Церкви ко Господу»[933]. «Следует подчеркнуть, – писал Павел Евдокимов , – что все таинства, как и все священнодействия, содержат эпиклесис и совершаются энергией Святого Духа»[934]. Еще Кирилл Иерусалимский говорил: «Все, к чему прикасается Святой Дух, освящается и изменяется»[935]. Поэтому вместе с еп. Александром (Семеновым-Тян-Шанским) можно сделать вывод, что благодать всегда присутствует в таинствах Церкви, ибо, по обетованию Господа, в них всегда присутствует Святой Дух , «Каждое таинство необходимым образом заключает в себе действие всей церкви : оно должно совершаться предстоятелем христианской общины, епископом или его заместителем. В лице епископа или священника вся церковь произносит в таинстве собственную молитву, в которой почти всегда есть призывание Святого Духа»[936]. Архим. Киприан (Керн) объясняет: «Молитва эпиклезы Св. Духа на литургии, повторяемая во всех таинствах, показывает, что Церковь литургически исповедует свою веру в Духа Святаго как Силу освятительную и совершительную, что в каждом таинстве повторяется Пятидесятница»[937].

В эпиклесисе епископ или священник всегда молится о ниспослании Святого Духа, чтобы Он соделал совершаемые клиром священнодействия тем, что они символически обозначают. Это принципиально исключает индикативную (изъявительную) формулу при совершении таинств, свойственную латинскому обряду. Католический священник in persona Christi всегда говорит повелительно: «Я крещу…» и т. д. В византийском чине (как и во всех восточных церквах) намеренно отказываются от употребления местоимения «я»[938], и вместо этого после призывания Святого Духа дается совершенно нейтральная формула совершения священнодействия: «Крещается раб Божий», «Печать дара Духа Святого», «Господь и Бог наш Иисус Христос. да простит ти, чадо. вся согрешения твоя», «Освяти раба Твоего», «Исцели и раба Твоего», «Венчается раб Божий»*, «Божественная благодать. проручествует. во диакона (пресвитера)», «Благодать Святого Духа. производит тя. избранного епископа…»**.

* См.: Требник. С. 51,55, 84, 314, 111. – Прим.ред.

** См.: Чиновник. Кн. 1. С. 208, 214—215; Кн. 2. С. 19. – Прим.ред.

По своему существу эти формулы имеют депрекативный (просительный) характер, ибо в них в качестве совершителя таинств признается только Святой Дух, а священнику предназначено быть лишь Его инструментом. И поскольку рука вместе со словом является одним из самых выразительных средств общения[939], этот депрекативный характер тайносовершительных формул подчеркивается еще и соответствующими обрядовыми жестами – возложением рук и помазанием***. И возложение рук, и помазание означают одно и то же – сообщение Божественной силы, сошествие Святого Духа. Это легко можно подтвердить словами Нового завета[940]. Николай Кавасила, говоря о таинстве миропомазания, ссылался как раз на новозаветные события: «Это помазание производит в крещенном такой же результат, как и возложение рук на новокрещенных апостолами»[941] (ср. также: Деян 8:17 и далее). И о Самом Христе говорится (Деян 10:38), что Его при Его Крещении Бог помазал Духом Святым и Силою.

*** См. выше прим. 871—873. – Прим. ред.

Как уже говорилось выше, в латинском обряде при совершении таинств эти жесты сохранились или были вновь введены после реформы II Ватиканского собора, например, при произнесении эпиклесиса в новых евхаристических канонах II—IV, а также в таинстве покаяния. Однако эти знаковые жесты, за исключением нововведенных евхаристических канонов, не сопровождаются словами (словами просительной молитвы эпиклесиса), и по этой причине они утратили свое значение. А если к этому добавить еще индикативные тайносовершительные формулы, произносимые священником in persona Christi, то можно не сомневаться, что инструментальный характер священнических функций окажется на дальнем плане, а то и вовсе будет забыт.

Не это ли обстоятельство послужило психологической причиной для того, что еще в период ранней схоластики были введены вспомогательные конструкции, которые терминологически подчеркивали как независимость действительности таинств от совершителя (и от воспринимающего), так и инструментальный характер священнических функций, а именно понятие ex opere operato[942], о котором мы уже так много говорили?