Таинства в истории отношений между Востоком и Западом

И не здесь ли кроется причина того, почему православные никогда не понимали правильно и, пожалуй, даже не могли понять различие между opus operatum и opus operantis, особенно когда речь шла о разграничении между собственно семью таинствами, действующими ex opere operato, и остальными священнодействиями (так называемыми сакраменталиями)? Согласно изначальной (т. е. не испытавшей на себе влияния схоластики и аристотелевской логики) православной точке зрения, совершенно бессмысленно описывать действительность и действие таинств понятием ex opere operato, поскольку строение тайносовершительной формулы как депрекативной (включающей эпиклесис) со всей ясностью доказывает, что в таинстве действует Святой Дух посредством человека как Своего инструмента.

Но это понятие, с православной точки зрения, становится абсолютно неприемлемым, когда его относят только к семи таинствам, а остальным священнодействиям приписывают действительность только «в силу совершаемого действия» (ex opere operantis). Ибо, вне всякого сомнения, в византийской традиции все священнодействия имеют эпиклетическую депрекативную структуру, так что бессмысленно определять, что одни из этих действий осуществляются «в силу совершенного действия» (ex opere operato), а другие – «в силу совершаемого действия» (ex opere operantis). Как вообще священнодействие может быть приписано человеку, когда Бог совершает все во всем (1 Кор 12:6)?

Короче говоря, если исходить из традиционной формы священнодействий восточного обряда и рассматривать их в рамках платоновской идеи «первообраз – отображение», то разделение на таинства и обряды или, по крайней мере, ограничение таинств числом семь окажется явно искусственным и труднообъяснимым. Поэтому седмеричное число таинств как в православии, так и вообще в восточных церквах никогда не было чем-то бесспорным и само собой разумеющимся. Поскольку было очень трудно провести границу между таинствами и священнодействиями, некоторые православные богословы прибегали к формуле «семь таинств и другие». В этой формуле оспаривалось не само существование семи главных священнодействий (как у протестантов и их сторонников), а лишь их жесткое ограничение числом семь [943]. Здесь ключевую роль сыграло то обстоятельство, что на Востоке куда в большей степени, чем на Западе, символу (не только в евхаристии) усваивалось – опять же под влиянием платоновского взгляда на вещи – значение реального символа. Для лучшего понимания этой мысли необходимо детально рассмотреть некоторые обрядовые чинопоследования.

1. Освящение воды и его значение

Смысл крещения не только в том, чтобы дать душе индивидуальное спасение. Крещение в большей степени есть действие всей Церкви, объемлющее все мироздание. Первоначально крещение совершалось в пасхальную ночь, и из этого явствует, что в нем видели начало «нового времени», поскольку Воскресением Христа дан залог спасения не кому-то или чему-то отдельно, а всему космосу. Кроме того, крещение водою и Духом находит свое завершение в «таинстве грядущего века» – евхаристии.

Собственно крещение начинается с освящения воды, причем нельзя забывать, что в библейской мифопоэтической картине мира вода являет собой нечто вроде «первичной материи» (prima materia), основополагающей стихии в структуре мира. История творения начинается с победы над водами, т. е. над хаосом. Это и есть творение, делающее из воды источник жизни. Символ смерти и разрушения становится в Боге знаком жизни и очищения. Освящение воды означает возвращение в спасенный космос, спасение материи и восстановление ее первоначальной и существенной знаковости [944]. Вода становится освященной, входя в спасенный Христом космос, который сообщает ей свойство «спасающей стихии». Можно также сказать, что вода «заряжается» Божественной энергией. Она становится носителем Святого Духа [945]. «…Если есть какая благодать в воде, она – не из природы воды, но от присутствия Духа», – объясняет Василий Великий[946].

Эпиклесис крещения по своему смыслу направлен не на крещаемого, а на воду для крещения. «Ты же, о человеколюбивый Царь, приди и сейчас наитием Святого Твоего Духа и освяти воду сию…» [947].

Некоторые отцы церкви придерживались даже воззрения, что при освящении воды (как и при елеосвящении) происходит изменение (преложение) материи по аналогии с евхаристией. Так считал, например, Кирилл Александрийский , рассуждавший о воде для крещения : «Подобно тому как при соприкосновении с языками пламени налитая в котел вода почерпает от огня его силу, так и при освящении вода посредством энергии Духа превращается в бесконечную Божественную силу; она освящает тех, кто в нее погружается, насколько они сами могут вместить»[948].