Таинства в истории отношений между Востоком и Западом

Алексей Хакель разъясняет эту мысль так: «Святой образ опосредствует мистическое созерцание Божественного. Он делает видимым невидимое, он открывает прикровенное, так что мы “духовными очами” можем проникать через вещественное к первообразу, которому оно обязано своим существованием. Святой образ можно уподобить оттиску печати, который делает известным того, кто на этой печати изображен. По учению великих защитников иконопочитания с христианского Востока , икона не имеет своей собственной сущности. Она есть знак полноты светоносной Божественной красоты, она всегда есть символ и ведет дух ее созерцателя, как определил патриарх Никифор I, “сразу и непосредственно к вещам в себе, как если бы они присутствовали”. Как образ, икона участвует в первообразе, который она изображает и тем самым открывает свою действительность, которая чужда миру сему. Поэтому икона есть не только религиозное изображение, но всегда исполненный таинственным бытием образ , В качестве “чувственной посредницы для восхождения духа” она является частью богослужения, в качестве образа святых она тесно связана с обрядами и таинствами. “Через видимый взгляд наше мышление должно перемещаться в духовную сферу и спешить ввысь, к невидимому величию Бога” (Иоанн Дамаскин). Так каждая икона соотнесена с Богом»[1027]. Если таинства видимым и чувственным образом открывают верующим доступ к благодати, то это означает, что святые образы – иконы – суть исполненные смыслом знаки невидимого присутствия Христа, Богородицы, ангелов и святых[1028]. Икону ни в коем случае нельзя понимать как портрет. Она есть символ, который охватывает все существо изображаемого. Именно в этом смысле следует понимать выражение, что икона есть «образ первообраза». Согласно неоплатоническому философскому и богословскому пониманию образа , «духовная сила изображаемого действенна и в самом его изображении»[1029]. Чтобы углубить эту связь образа и первообраза, к краскам примешивались частицы мощей. Сам иконописец готовился к своему труду постом и подвигом и считал себя орудием в руках того, кого он изображает, и потому никогда не ставил своего имени на иконе.

«Икона имеет свой глубочайший смысл и конечное обоснование в тайне вочеловечения Бога. <…> Поскольку Бог стал видимым в Своем вочеловечившемся Сыне, постольку Он может быть изображен по Своему человечеству. Но это Его человечество нельзя изображать ради Него Самого. Его можно изображать только как кальку, через которую просвечивает Его Божество. Христос, Богочеловек, есть “Тайна” (“Sacramentum”), явление и сила Божества в знаке, спасительное Откровение Бога. Таким образом, и икона Спасителя есть “тайна”, знак и откровение Божественного, спасительная встреча Бога с человеком»[1030]. И это относится не только к иконе Христа, но и ко всякой иконе, которая является образом откровения Божества[1031].

Церковное учение об иконах[1032], как оно было сформулировано на VII Вселенском соборе в 787 г., отразилось в кондаке Русской церкви, который поется в первую неделю Великого поста – в праздник Торжества Православия: «Неописанное Слово Отчее, из Тебе, Богородице, описася воплощаем, и оскверншийся образ в древнее вообразив, Божественною добротою смеси: но исповедающе спасение, делом и словом сие воображаем»[1033]. Сам человек является «иконой Бога» [1034].

«Если догматическое сознание утверждает истину иконы в ее отношении к воплощению, то эта истина обусловлена творением человека “по образу Божьему”, “богообразностью” человеческого бытия. Христос воплотился не в какой-то чуждой, инородной стихии, но нашел для этого Свой собственный небесный и первозданный образ, ибо Бог создал человека, глядя перед Собой на небесное “человечество” (т. е. человеческое начало) Слова (1 Кор 15:47—49), предсуществовавшее в Премудрости Божьей.

По Своему Божеству Сын есть единосущный образ Отца, по Своему человечеству Христос есть образ, икона Бога; но “кто видит Меня, видит Отца”. Две природы во Христе – Божественная и человеческая – соединились в единой ипостаси и, тем самым, в одном образе, но этот образ выражает два различных начала. Образ один, как одна ипостась, но это единство хранит в себе различие между сотворенным и несотворенным» [1035].

Феодор Студит в своем «Третьем слове против иконоборцев» писал: «Если преображение есть проникновение во всю духовную и вещественную конституцию молящегося человека несотворенного света благодати и, равным образом, претворение самого человека в живую икону Бога, то церковная икона есть внешнее выражение этого преображения, есть изображение человека, исполненного благодатью Святого Духа. Икона есть, таким образом, не изображение Божества, а свидетельство участия данного человека в Божественной жизни. Она есть свидетельство реального, опытно познаваемого освящения человеческого тела»[1036].