Таинства в истории отношений между Востоком и Западом

«Христианин знает, что число семь в пророчестве Исайи – это число обетованных даров Духа и что оно объемлет всю историю спасения, придавая ей определенный ритм…» [1070]. Число семь отождествляется с полнотой времен, с совокупностью веков, с субботой нескончаемой, как и с «Господином» и «Исполнением субботы» – с Самим Христом.

В Средние века символика чисел была одной из излюбленных. К святоотеческим образам добавились новые мотивы. Помимо семи смертных грехов, уже в XI в. появляются «семь главных добродетелей, впервые строго систематизированых Гуго Сен-Викторским и Петром Ломбардским (ум. 1160 г.), семь даров Духа (согласно Ис 11:2—4), семь блаженств (вместо восьми в Мф 5:3 слл.), семь слов Христа на кресте», а также – как производные – семь радостей и скорбей Богородицы Марии и семь дел милосердия[1071].

Едва ли следует считать случайностью, что именно в это время было сформулировано учение о семи таинствах и что тот же Петр Ломбардский в своих «Сентенциях» впервые дал определения семи таинств Нового Завета[1072]. Среди официальных церковных документов о седмеричном числе таинств впервые говорится в «Исповедании веры» папы Иннокентия III в связи с осуждением вальденсов[1073] в 1208 г. Этот документ послужил основой для решений последующих провинциальных соборов[1074], благодаря чему сакраментальное число семь стало общим достоянием западного христианского мира. Делегация, отправленная византийским императором Михаилом VIII Палеологом на II Лионский собор 1274 г., без всяких колебаний приняла «Исповедание веры» папы Климента IV, в котором был приведен список семи таинств с названием каждого из них[1075]. Тремя годами позже (в апреле 1277 г.) патриарх Константинопольский Иоанн XI Векк признал этот лионский перечень таинств[1076]. Это послужило началом распространения учения о семи таинствах на Востоке, хотя, как мы говорили выше, признание этого учения оказалось лишь формальным: число семь, относящееся к таинствам, не повлияло на сакраментальное богословие и даже не получило никаких богословских толкований.

Не будет ошибкой утверждать, что само значение числа семь для таинств по своему происхождению является знаковым, символическим, в то время как узаконенное арифметическое значение оно приобрело только в послетридентскую эпоху[1077], когда первоначальная символика этого числа отступила на задний план или даже вовсе была забыта.

А. Принятие седмеричного числа таинств на Востоке

Вкратце изложим, как происходило распространение учения о семи таинствах на Востоке после II Лионского собора (1274 г.). Это учение поддерживали, среди прочих, Мануил Калека (ум. 1360 г.), Иосиф Вриенний (ум. 1435 г.) и участники Флорентийского собора (1438– 1445 гг.). «Бесспорно, западное происхождение строго определенного числа таинств не воспрепятствовало принятию и широкому употреблению этого списка таинств после XIII в. христианами Востока, даже теми, кто энергично сопротивлялся унии с Римом . По-видимому, оно было воспринято не столько под воздействием латинского богословия, сколько под влиянием того особого чувства, с которым в Византии и вообще в Средние века воспринимали символические числа: число семь особенно напоминало о семи дарах Духа у Исаии (Ис 11:2—4)»[1078].

Действительно, этот символизм числа таинств ясно обозначился в первом ответе патриарха Иеремии II виттенбергским богословам (1576 г.)[1079] и в «Православном исповедании» митр. Петра (Могилы) (1640 г.)[1080]. Однако в первую очередь не столько символика числа семь привела к тому, что в «Исповедании Досифея» (1672 г.) любое иное исчисление таинств было названо «порождением еретического безумия»[1081], сколько неотложная необходимость противостоять нападкам на церковное учение со стороны протестантов, особенно после уклонения в ересь патриарха Кирилла Лукариса, который в 1629 г. причислил к таинствам только крещение и евхаристию[1082].

Через Послание патриархов Восточно-кафолической церкви о православной вере (1723 г.)[1083] и символические книги, в которых собраны православные исповедания веры, учение о семи таинствах вошло в православное школьное богословие и частично существует в нем до настоящего времени [1084].