Таинства в истории отношений между Востоком и Западом

Эта весьма примечательная своей неоднозначностью формулировка, принятая в 1766 г. для преобразованного (и действующего до настоящего времени) чина Недели Православия, может быть правильно оценена, только если знать, что она является ослабленной и измененной редакцией проклятия, первоначально употреблявшегося в Архангельской епархии, под которое подпадали все, кто не признавал именно семи таинств[1101]. Это означает, что девяносто четыре года спустя после Иерусалимского собора 1672 г. и сорок три года спустя после Послания восточных патриархов 1723 г. русское церковное руководство все еще избегало строгого ограничения количества таинств числом семь. Когда же в XIX в. под влиянием славянофильской мысли некоторые религиозные философы и богословы стали открыто говорить об условности седмерицы таинств, это было не революционное новшество, а скорее открытая манифестация издавна существовавшей и продолжавшей существовать традиции. Глашатаем традиции стал А. С. Хомяков. Объявив, что «веруя в Церковь, мы с нею вместе исповедуем седмь таинств», и перечислив эти таинства, он сделал одно очень важное добавление: «Много есть и других таинств; ибо всякое дело, совершаемое в вере, любви и надежде , внушается человеку духом Божиим и призывает невидимую Божию благодать»[1102].

Русский иеромонах Тарасий (Курганский) в опубликованной в 1903 г. статье «Великороссийское и малороссийское богословие XVI и XVII веков» [1103] высказал точку зрения, согласно которой в церковной практике существуют не менее важные священнодействия , чем некоторые из так называемых таинств. «Практика Вселенской Восточной Церкви никогда не следовала узким тенденциям школьного богословия и за прочими священнодействиями и молитвами признает великую силу», – писал иеромонах Тарасий*. В первую очередь он называл великое освящение воды, отпевание усопших и монашеский постриг, причем постриг поставил даже в один ряд с крещением, евхаристией и рукоположением , Тарасий (Курганский) совершенно недвусмысленно заявлял, что ограничение числа таинств и их определение совершенно произвольны и лживы, они возникли непосредственно в латинской схоластике с ее юридическим образом мышления**.

* Тарасий (Курганский). С. 168. – Прим. ред.

** См.: Там же. С. 163, 165 и др. – Прим. ред.

Митрополит Киевский Антоний (Храповицкий), ставший после Октябрьской революции предстоятелем Русской православной церкви заграницей (Карловацкого синода), в 1924 г. высказал мысль, которую – с небольшими изменениями – можно найти во всех православных катехизисах ХХ в. Сначала он перечисляет семь таинств, а затем делает следующее добавление: «Впрочем и некоторые другие важнейшие священнодействия именовались у древних отцов Церкви и в богослужебных последованиях таинствами: освящение воды в день Крещения, коленопреклонные молитвы в день Пятидесятницы, также освящение храма, пострижение монахов» [1104].

С. Н. Булгаков высказывался также вполне в духе этой традиции. О седмеричном числе таинств он писал: «Это учение, в новейшее время получившее силу догматического предания в Церкви, оформилось лишь начиная с XII в., сначала на западе, потом на востоке . Следует иметь в виду, что и седмеричное число не имеет исчерпывающего характера, ибо количество тайнодействий (sacramentalia) в Церкви значительно больше, нежели семь. Так, Церковь имеет различные освящения (храма, св. воды, особенно в Богоявление, далее хлебов, плодов, всякой вещи), погребение и пострижение в монашество (которые в древности прямо и причислялись к таинствам), освящение икон и крестов и другие чинопоследования, которые по действенности своей, как сообщающие благодать Св. Духа при соблюдении определенной внешней формы, не отличаются от семи таинств. Последние являются только самыми важными проявлениями силы тайнодействия, присущей Церкви. Вместе с тем нет препятствия различать в пределах семи таинств, хотя все они одинаково суть таинства в смысле сообщения даров Св. Духа, – степень их всеобщности и даже богоустановленности. Ничто не препятствует и для православных из числа семи таинств выделять крещение и причащение . как непосредственно установленные самим Господом и для всех христиан насущно необходимые (т. наз. “евангельские” таинства), а потому и наличествовавшие во все времена существования Церкви»[1105].

Поскольку через тайнодействия сообщается благодать Святого Духа, постольку для Булгакова нет особенного различия[1106] между тайнодейственными обрядами и семью таинствами. Таинства «возникают в истории не изначально (согласно тридентскому мифу), но постепенно… Они различествуют и в своем значении, и в применении… Одни могут быть возведены к прямому установлению Христову. другие не имеют этого преимущества. Общая черта, свойственная всем таинствам и многим тайнодействиям, состоит в том, что через них подается благодать»[1107].