Таинства в истории отношений между Востоком и Западом

Те православные богословы, для которых совершенное еретиками и раскольниками таинство не подпадает под категорию «действительного таинства», не могут признать действительными и католические таинства[586]. Отсюда следует, что внутри православия предпосылки законного совершения «действительных», «спасительных» таинств в принципе более ограничены, чем в католической церкви, хотя среди восточных богословов немало руководствующихся католическим воззрением.

Условия восприятия

Схоластическое различение совершения и восприятия таинств затронуло также восточных богословов и со всею ясностью было представлено в «Исповедании Досифея»[587]. Если мы обратимся к рассмотрению вопроса об условиях спасительного восприятия таинств верующими, то в первую очередь необходимо будет решить вопрос о том, как «действительное таинство» (т. е. правильно совершенное священником) может даровать спасение воспринимающему его. Трембелас отвечает: «Получив свои сверхъестественные свойства от Божественного Искупителя и Основателя Церкви, таинства содержат благодать, которую каждое из них обозначает или символизирует, и подают эту благодать тем, кто не ставит ей никакого препятствия»[588]. В этом высказывании мы вновь встречаем хорошо знакомое схоластическое учение о «препятствии» (obex)[589]. Если воспринимающий желает, чтобы таинство оказалось для него «действенным», т. е. «спасительным», он не должен ставить ему никакого заслона. Однако такой подход стал рассматриваться как практический лишь немногими православными богословами, хотя другие и не критиковали его. В центре внимания восточного богословия находится «плод» – происходящее в человеке после принятия таинства. Результат таинств зависит от позитивного или негативного расположения воспринимающего, и поэтому восприятие таинств может привести к спасению или к осуждению.

Этот двойственный результат воздействия заложен в самой природе таинств. «В общем смысле о всех таинствах можно сказать, что энергия Божественной благодати в них абсолютно творческая – таинства делают человека “новой тварью”»[590]. Выводы из такого подхода налицо: кто воспринимает таинства согласно их цели и смыслу, т. е. достойно, тот вступает в область спасения; кто же ставит препятствия новому творению, тот по собственной воле остается в гибельном состоянии грехопадения, и тем самым восприятие таинства приводит его вместо спасения к осуждению[591]. При детальном рассмотрении этой наиболее распространенной точки зрения в ней раскрывается неоплатоническая по своей направленности православная антропология, акцентирующая уподобление Богу человека, созданного по образу Божьему[592].

Однако в чем именно заключается «позитивное расположение» воспринимающего таинства, из высказываний православных богословов понять весьма трудно. Ясно, что человек должен готовиться к восприятию таинств, чтобы подойти к таинствам достойно. Кроме того, согласно ответу патриарха Иеремии II лютеранам, условием (по крайней мере для взрослых) восприятия таинства является вера. Иногда в список условий входит и раскаяние в содеянных грехах [593].

Обозначенный выше круг проблем не относился к главным темам православного богословия. Причину следует видеть в том, что на Востоке куда меньше, чем на Западе, мыслили юридическими категориями и потому куда в меньшей степени чувствовали необходимость создания ясных правовых положений. Такая ситуация не могла не сказаться и на православном отношении к учению о «неизгладимой печати» как результате воздействия некоторых таинств.

Экскурс 6. Учение о «неизгладимой печати» на Востоке

Как на Западе, так и на Востоке были убеждены, что в результате воздействия определенных таинств воспринимающий таинство получает по западным представлениям «несмываемый знак» (character indelebilis)[594], по восточным – «печать» (σφραγίς)[595]. Изложенное еще Августином (354—430) и Оптатом Милевским (315—386) латинское учение о получении при крещении, миропомазании и рукоположении «несмываемого знака» приобрело на Флорентийском[596] и Тридентском[597] соборах догматическую четкость. Смысл учения о «неизгладимой печати» с самого начала состоял в том, чтобы объяснить невозможность повторения трех упомянутых таинств. Эти три таинства, по утверждениям западных богословов, знаменуют, что через священство Христа человек особым образом принадлежит теперь уже Христу, причем эта принадлежность сообщается особым знаком богоподобия и церковным посвящением. Тем самым тот, кто получает этот знак, «принимается в богослужебную общину церкви с постоянным обязательством идти по зримому истинному пути»[598]. О свойствах этого «знака» у латинских богословов нет единого мнения.