Таинства в истории отношений между Востоком и Западом

Решающий толчок развитию богословского сознания придал славянофильский богослов-мирянин Алексей Хомяков, с пылом истинного проповедника выступивший против любых форм рационализма. Вполне в духе предостережений, выраженных в проповедях и беседах представителей духовенства, Хомяков в своем сочинении «Церковь одна» напоминает: «Всякий, ищущий доказательств церковной истины, тем самым или показывает свое сомнение и исключает себя из Церкви, или дает себе вид сомневающегося, и в то же время сохраняет надежду доказать истину и дойти до нее собственною силою разума; но силы разума не доходят до истины Божией, и бессилие человеческое делается явным в бессилии доказательств. <…> Христианское же знание не есть дело разума пытающего, но веры благодатной и живой»[628].

По мнению Хомякова , и католики, и протестанты постоянно грешат рационализмом , Поэтому Хомяков в своем учении о соборности противопоставил веру, укорененную в братской любви, протестантскому субъективизму и римско-католическому догматизму. В высшей степени идеалистически Хомяков усматривал «характерную особенность православного, т. е. христианского, пути в том, что вера каждого отдельного человека на этом пути не подчинена, как в латинстве, внешнему авторитетному произволу и внутренне не обособляется от общины, как в протестантизме , но по свободному побуждению братской любви , созидающей и одухотворяющей общину, выражает и исповедует себя, пронизывая духом единства эту общину»[629]. Поэтому Хомяков объявил войну всем западным влияниям на православное богословие, и прежде всего – в области экклезиологии, ибо экклезиология была сердцевиной его системы. В этом смысле идеи Хомякова стали путеводными для современного православного богословия.

Догматические труды русских иерархов XIX в.[630] опирались преимущественно на так называемые символические книги[631] и потому очевидным образом претерпели сильное влияние католической схоластической мысли. К тому же в своей экклезиологической части они были явно созвучны католическим трактатам о церкви.

«Православно-догматическое богословие» митрополита Макария (Булгакова) 1849 г., которое – хотя по другим причинам – избрал объектом своих нападок на православную церковь Л. Толстой, вызвало критику и А. Хомякова. Этот труд, долгое время бывший классическим учебником в православных духовных семинариях и сохраняющий свой авторитет и сегодня, Хомяков отверг как «пронизанный схоластикой» – в нем содержится обилие латинских выражений и цитат из сочинений Августина. Эта позиция А. Хомякова впоследствии удостоилась единодушного одобрения протоиерея Г. Флоровского, митрополита Серафима (Чичагова), патриарха Сергия (Страгородского) и митрополита Антония (Храповицкого) [632].

Несмотря на то, что Хомяков мог публиковать свои сочинения только за границей, а его богословие вплоть до начала XX столетия подвергалось в России жесткой церковной цензуре [633], его экклезиологические идеи получали внутри православия все более широкое распространение. Выдающиеся русские православные богословы наступившего XX в. (в особенности те, кто после Октябрьской революции стал работать в Свято-Сергиевском институте в Париже) восприняли идеи Хомякова и дали им новое развитие [634]. Под влиянием Хомякова место рационалистического богословия начинает занимать экклезиология , основанная на мистическом умозрении.

Таким образом, созерцательное богословие, во многих моментах продолжившее основанные на неоплатоническом мышлении подлинно восточные традиции, вновь обратило внимание на внутреннюю связь церкви и таинств. Таинства стали рассматриваться теперь в контексте экклезиологии, а не сами по себе, внутри специального учения, как это было принято в западной схоластике , Авторитет символических книг, образующих каркас православного учения о таинствах в целом, был заметно поколеблен в результате противодействия католическому влиянию и осмысления собственного святоотеческого предания.

В некоторых православных катехизисах, правда, уже почти через сто лет после смерти Хомякова даже стали появляться обновленные определения таинств, и в этих определениях видна попытка истолковать таинства через их связь с церковью. Так, в «Законе Божьем», изданном в 1956 г., сказано: «Такие церковные молитвы и священные действия, когда под видимым действием священника над человеком, по молитве Церкви, невидимо, тайно действует сила Духа Святого , называются: таинствами»[635]. В «Православном катехизисе» епископа Александра (Семенова-Тян-Шанского) дается сходное определение: «Каждое таинство дает свой собственный дар, но человеческая жизнь в целом воспринимает благодать через все таинства. Целостная жизнь Церкви – это сакраментальная жизнь»[636].