Согласно Й. А. Юнгману, эпиклесис необходим там, где таинственная в собственном смысле сфера входит в литургическое действие церкви. «Бог действует Сам, посылая в видимом сакраментальном знаке невидимую благодать. Человек здесь бессилен что-либо сделать, кроме совершения этого знака и прошения (когда это требуется) о Божественном действии. От образа богословского мышления зависит, в какой языковой форме выступает прошение о действии Божьем – как призывание Бога с формальной просьбой о совершении определенного дела или как призывание Божественной силы (что было и в дохристианских формах религии). В раннехристианский период оба призывания обозначались словами έπικαλεΐσθαι έπίκλησις, ибо в обоих случаях призывалось имя Божье и сила Божья»[881]
.Не только в отношении крещения , но и в отношении евхаристии можно привести древние свидетельства существования эпиклесиса. Примечательно, что древнейший литургический чин, который возник в Риме в начале III в. и вскоре получил распространение в Египте [882]
, –* «Апостольское предание» – название, принятое в русской литургической науке. В оригинале стоит «Церковные установления»: таково было первое название этого памятника. –
«В тайноводственных словах, которыми Кирилл Иерусалимский завершил свои “Слова огласительные” (348 г.), впервые дана основная структура эпиклесиса, ставшего впоследствии типичным для восточных литургий: “Затем… молим мы всеблагого Бога, да ниспошлет Он Духа Своего Святого на дары, да сотворит Он хлеб телом Христовым, а вино – кровью Христовой” [884]
. Этот эпиклесис в более узком смысле – как прошение Богу о ниспослании Святого Духа – появляется далее вЕсли просмотреть древнейшие свидетельства об эпиклесисе и преложении святых даров, то выяснится, что только в текстах египетской церкви эпиклесис помещен до установительных слов[886]
. Во всех остальных текстах эпиклесис стоит всегдаГипотеза О. Хайминга, согласно которой первоначально в Александрии и Риме эпиклесис стоял до установительных слов, еще более сомнительна[889]
, поскольку до сих пор не установлено, содержался ли, и если содержался, то в какой форме, эпиклесис о преложении святых даров в римском чине мессы[890]. Скорее можно согласиться с Ф. Хайлером, утверждающим, что на Западе уже в IV в. центр тяжести был перенесен на установительные слова [891], в то время как на Востоке значение эпиклесиса как призывания Святого Духа для преложения даров продолжало возрастать[892]. «Призыванию Святого Духа придавалось все большее значение потому, что это вытекало из основного принципа восточного богословия, в котором Святой Дух рассматривался как “Совершитель и Исполнитель всякого Божественного действия”[893] и в центре внимания была тайна Святой Троицы»[894].Юнгман по этому поводу пишет: «Сосредоточенность на третьем Лице Святой Троицы, Святом Духе, отличает сознание первых христиан, ибо еще в Апостольском символе веры Святой Дух предстает как вершина спасительных благ и их источник. Поэтому можно предположить, что в древней церкви евхаристическая молитва была построена как молитва о Троице в такой последовательности: молитвенное обращение к Богу-Отцу с благодарением за дело Сына и просьбой о завершении этого дела Духом Святым»[895]
.Евдокимов описывает эпиклесис Восточной церкви следующим образом: «Восточная анафора обращена к Отцу с прошением, чтобы Святой Дух даровал нам встречу со Христом, и эта полнота Святой Троицы требует эпиклесиса и предполагает его полное произнесение»[896]
. Примечательно, однако, утверждение Евдокимова, что восточные литургии содержали эпиклетические молитвы