Смахнув рукавом пиджака выступившие слезы, Рэнсом произнес первое, что пришло на ум:
– А ты был толстым.
Уэст скорее удивился, чем обиделся.
– Предпочитаю говорить «приятно упитанным». Я был лондонским повесой, а все настоящие повесы толстые, к твоему сведению. Мы целыми днями сидим дома, пьем и едим, а единственная физическая нагрузка – уложить в постель готовую на все девицу. Или двух. – Он ностальгически вздохнул. – Господи, временами я страшно скучаю по тем денькам! К счастью, я всегда могу сесть на поезд до Лондона, когда нужда подпирает.
– В Гэмпшире не осталось женщин? – удивился Этан.
Уэст выразительно посмотрел на него.
– Ты предлагаешь мне соблазнить невинную дочку какого-нибудь местного эсквайра? Или пышущую здоровьем доярку? Мне нужна дама с опытом, Рэнсом. – Он подошел к Этану и, точно так же прислонившись к стене, проследил направление его взгляда, и это вызвало у него саркастическую усмешку: – Полотно прекрасно передает его сущность: представитель высшего общества, бог и владыка.
– Ты хорошо его знал?
– Нет. Я видел графа всего несколько раз на больших семейных торжествах: на свадьбах, похоронах и тому подобных. Мы были бедными родственниками, и наше присутствие не создавало нужного впечатления. Мой отец был сволочью, а мать – записной кокеткой, про которую говорили, что «у нее винтиков не хватает». Что касается меня и моего брата, мы были парой угрюмых малышей, которые постоянно высматривали кузенов, чтобы навалять им. Граф нас обоих терпеть не мог. Один раз он поймал меня за ухо и сказал, что я дурной и испорченный, что он лично позаботится о том, чтобы меня взяли юнгой на корабль, отплывающий в Китай, и его непременно захватят пираты.
– А ты что ответил?
– Я сказал ему, чтобы он сделал это как можно скорее, потому что пираты вырастят и воспитают меня лучше, чем собственные родители.
Улыбка осветила лицо Этана, хотя минуту назад он был готов поклясться, что перед этим проклятым портретом ни за что не улыбнется.
– После этого отец выпорол меня чуть ли не до смерти, но оно того стоило, – признался Уэст и задумчиво умолк. – Это мое последнее воспоминание о нем. Вскоре после этого он умер, подравшись из-за женщины. Дорогой папаша был не из тех, кто предпочитает разумные разговоры драке на кулаках.
Этан даже представить не мог, что Уэсту и Девону была предназначена какая-то другая жизнь, кроме обеспеченной и изнеженной. Это открытие неожиданно родило в нем симпатию к сводному брату: Уэст всегда был дерзкий, легкомысленный и в то же время сохранял твердость характера. Такого родственника Рэнсом вполне мог принять и найти с ним общие темы для разговоров.
– А ты встречался с графом? – спросил Уэст, прохаживаясь перед портретами предков.
– Один раз. – Этан не рассказывал об этом ни одной живой душе, нр в тишине портретной галереи его вдруг потянуло поделиться воспоминанием, которое преследовало его всю жизнь. – Моя мать в молодости была содержанкой графа. Он поселил ее в отдельной квартире, оплачивал все счета. Их отношения длились ровно до того момента, пока мать не обнаружила, что беременна. После этого граф не захотел даже видеть ее, а просто дал денег и снабдил рекомендацией для устройства на работу, которая, впрочем, ничего не значила. Семья ее отвергла, податься было некуда. Мать могла отдать меня в приют и тогда устроиться на фабрику, но не сделала этого. Ангус Рэнсом, который служил охранником в тюрьме Клеркенуэлла, предложил выйти за него, пообещав воспитывать меня как собственного сына.
Этан долго молчал и наконец, справившись с нахлынувшими чувствами, продолжил:
– А потом настали трудные времена, средств не хватало, и мама решила обратиться за помощью к графу. Она подумала, что тот не откажет подкинуть деньжат на своего ребенка, но это было не в обычаях графа – что-то отдавать, не получая ничего взамен. Мама все еще была красива, а ему по-прежнему нравилось кувыркаться в постели. Вот так и повелось: когда нам требовались деньги на еду или уголь, она тайком встречалась с ним.
– Позор ему! – тихо возмутился Уэст.