Таинственный остров

Пенкроф высек огонь и зажег сухую веточку. Слабый свет озарил на минуту небольшую каморку, которую, казалось, давно никто не посещал. В глубине находился грубо сложенный камин, в котором лежало несколько застывших углей, холодный пепел и охапка сухих дров. Пенкроф кинул в камин зажженную ветку, дрова затрещали, и внутренность жилья осветилась ярким огнем.

Тогда Пенкроф и его товарищи увидели измятую постель; влажные и пожелтевшие простыни доказывали, что ею уже давно никто не пользовался; в углу камина стояло два покрытых ржавчиной котелка и была опрокинута кастрюлька; в шкафу висела одежда, покрытая плесенью; на столе лежали оловянный прибор и Библия с отсыревшими листами; в одном углу было раскидано несколько инструментов, лопата, заступ, кирка, два охотничьих ружья, из которых одно было разбито; на полке стоял совсем еще не тронутый бочонок с порохом, бочонок с дробью и несколько ящиков с затравочным порохом. Все предметы были покрыты толстым слоем пыли, накопившейся, вероятно, в течение многих лет.

— Нет никого! — сказал Спилетт.

— Давно никто не живет, — заметил Герберт.

— Да, очень давно, — ответил Спилетт.

— Я полагаю, господин Спилетт, — сказал Пенкроф, — вместо того чтобы возвращаться на бот, лучше провести ночь в этой хижине.

— Вы правы, — ответил Спилетт, — а если вернется хозяин, так он, может быть, не пожалеет о том, что его место занято…

— Он не вернется! — сказал Пенкроф, покачивая головой.

— Вы думаете, что он покинул остров?

— Кабы он покинул остров, он бы взял с собой оружие и инструменты. Вы знаете, как дороги потерпевшим крушение эти вещи. Нет! Нет! — повторил моряк убедительным тоном. — Нет! Он не покинул острова! Если даже он уплыл на лодке, которую сам построил, он все-таки что-нибудь захватил бы с собой… Нет, он на острове.

— Живой? — спросил Герберт.

— Живой или мертвый. Но если он умер, то, я полагаю, он не мог сам себя похоронить, и мы найдем по крайней мере его останки!

Заперли дверь. Пенкроф, Герберт и Спилетт сели на скамью. Они почти не разговаривали, и каждый из них задумался. Они находились в таком положении, что могли предполагать все и всего ожидать. Они с жадностью прислушивались к малейшему лесному шуму. Если бы вдруг отворилась дверь и перед ними появился человек, они нисколько не удивились бы и дружески пожали руку этому человеку, этому несчастному, неизвестному товарищу.

Но никакого шума не было слышно, дверь не отворялась, и часы томительно проходили за часами.

Какой долгой показалась эта ночь Пенкрофу и обоим его спутникам! Только Герберт заснул часа на два.

Наступил день. Пенкроф и его товарищи тотчас же принялись за подробный осмотр жилища.

Оно стояло на склоне небольшого холма, защищенного пятью или шестью великолепными акациями. Перед фасадом, через лес, была широкая просека, открывавшая вид на море. Небольшая лужайка, окруженная уже разрушившейся изгородью, вела на морской берег и к устью ручья.

Жилище было построено из досок, и легко было распознать, что эти доски взяты с кузова или палубы какого-то судна…

— Вероятнее всего, — сказал Спилетт, — какое-нибудь разбившееся судно было выброшено на берег острова, и по крайней мере один человек из экипажа спасся после крушения, и этот человек, имея в своем распоряжении инструменты, устроил себе помещение из корабельных обломков.

— Надо полагать, так, — отвечал Пенкроф.

Это сделалось еще более очевидным, когда Спилетт увидал на одной из досок, вероятно принадлежавшей корме разбитого судна, следующие полуистертые буквы:

БР. ТАН. Я.

— «Британия»! — воскликнул Пенкроф, которого позвал Спилетт. — Так часто называют всякие суда, и я даже не могу сказать, было оно английское или американское.

— Это все равно, Пенкроф…

— Разумеется, все равно, — ответил моряк. — И если только потерпевший крушение еще жив, мы спасем его, к какой бы нации он ни принадлежал. Но прежде надо бы сходить посмотреть на ботик!

Пенкрофом начало овладевать какое-то беспокойство. А что, если островок обитаем и кто-нибудь из обитателей завладел…

Но подобное предположение было так невероятно, что он пожал плечами и пробормотал:

— Экие глупости лезут мне в голову!

Тем не менее Пенкроф торопился идти завтракать на судно.

Исследователи отправились к своему ботику, внимательно осматривая лесные чащи, по которым бегали козы и свиньи.

Ботик стоял на якоре, который глубоко врезался в песок.

Пенкроф вздохнул, словно у него с плеч свалилась целая гора. Судно, построенное моряком, было, так сказать, его детищем, и на правах нежного отца он мог беспокоиться о нем более, чем того требовало благоразумие.

Исследователи сели завтракать.

— Ешь больше, Герберт, — сказал Пенкроф, — может, обед придется отложить до позднего вечера.

После завтрака все трое принялись за самые тщательные поиски. Но поиски были напрасны: почти целый день они совершенно бесполезно шарили по лесным чащам. Оставалось предположить, что если потерпевший крушение умер, то от его трупа не осталось никакого следа, что какой-нибудь зверь съел его до последней косточки.