Таинственный противник

Я никогда до этого не знала, что такое настоящий, удушающий страх. Один раз они подошли и посмотрели на меня. Я закрыла глаза и притворилась, что все еще лежу без сознания, но боялась, что они услышат, как колотится мое сердце. Однако они отошли. И я стала лихорадочно думать. Что мне делать? Я знала, что не смогу выдержать их пыток.

Вот тогда-то мне и пришла в голову мысль о потере памяти. Этот вопрос меня всегда интересовал, и я очень много об этом читала. Таким образом, я была готова к этой роли. Если мне только удастся успешно закончить этот блеф, то еще не все потеряно. Я помолилась и глубоко вздохнула. Потом открыла глаза и стала бормотать что-то на французском языке!

Миссис Вандемейер немедленно заглянула ко мне за ширму. Ее лицо было таким злобным, что я чуть не умерла от страха, но вместо этого недоуменно улыбнулась ей и по-французски спросила, где я нахожусь.

Я увидела, что это сильно ее озадачило. Она позвала мужчину, с которым только что разговаривала. Он встал возле ширмы, стараясь держать лицо в тени, и заговорил со мною по-французски. Голос у него был негромкий и совершенно обычный, но почему-то, я не могу сказать почему, он меня испугал. Однако я продолжала играть свою роль, спрашивая снова и снова, где я нахожусь, а потом заговорила о том, что я что-то должна вспомнить, обязательно должна, и что это вылетело у меня из головы всего на мгновение. Я сознательно доводила себя до все большего и большего отчаяния. Он спросил, как меня зовут. Я ответила, что не знаю, что я ничего не могу вспомнить.

Неожиданно он схватил меня за кисть и стал ее выворачивать. Боль была просто ужасна. Я закричала. Я кричала и кричала, но при этом умудрилась кричать только на французском языке. Не знаю, сколько бы я могла продержаться, но, к счастью, я потеряла сознание. Последнее, что я услышала, были его слова: «Это не блеф. И в любом случае ребенок в ее возрасте не может быть так хорошо подкован». Думаю, что он просто забыл, что американские девушки всегда взрослее европейских и больше интересуются наукой.

Когда я пришла в себя, миссис Вандемейер была сама любезность. Думаю, что ей дали соответствующие указания. Она говорила со мною по-французски и рассказала, что у меня был шок и что я очень сильно болела. Я притворилась еще слишком заторможенной и пробормотала что-то о докторе, который «сделал больно» моей кисти. Это она выслушала с большим облегчением.

Скоро миссис Вандемейер вышла из комнаты. Подозрения не покидали меня, поэтому я какое-то время лежала неподвижно. Потом все-таки встала и занялась исследованием комнаты. Я подумала, что, даже если за мной наблюдают, в этом не будет ничего противоестественного. Жутко грязная комната была без окон, что показалось мне довольно странным. Думаю, что дверь была закрыта, но я не стала ее пробовать. На стенах висели потрепанные картины, изображавшие сцены из «Фауста».

Слушатели Джейн одновременно произнесли «ах, вот как», и девушка утвердительно кивнула.

– Да, это было то самое место в Сохо, где потом держали мистера Бересфорда. Конечно, в то время я даже не подозревала, что нахожусь в Лондоне. Меня очень волновала одна вещь, но я с облегчением заметила свой ольстер, небрежно брошенный на спинку стула. И свернутый журнал все еще торчал из его кармана.

Если бы только я была уверена, что за мною не наблюдают! Я внимательно осмотрела все стены. В них не было заметно никаких глазков, и тем не менее я была уверена, что они были. Неожиданно я села на край стола, спрятала лицо в руках и стала сквозь слезы повторять: «Mon Dieu! Mon Dieu!» У меня очень острый слух, и я совершенно четко услышала шорох платья и негромкий скрип. Для меня этого было достаточно. Я поняла, что за мной наблюдают!

Я опять легла на кровать. Вскоре миссис Вандемейер принесла мне ужин. Она все еще была сама любезность. Думаю, что ей велели завоевать мое доверие. Она достала пакет из водонепроницаемой ткани и спросила меня, не узнаю ли я его. При этом, как рысь, не отводила от меня глаз.

Я взяла его и с озадаченным видом стала крутить в руках. Потом покачала головой и сказала, что чувствую, что должна о нем что-то знать, и что у меня такое ощущение, что вот-вот все вернется назад, а потом, когда я уже совсем готова все вспомнить, это опять ускользает. Тогда она сказала мне, что я ее племянница и что я должна называть ее «тетя Рита». Я немедленно так ее и назвала, а она сказала, чтобы я не беспокоилась – моя память скоро ко мне вернется.