Тайны лабиринтов времени

– Как ты умен, мой мальчик, как логичен, но как еще книжен, как далек от жизни. Больше всего на свете люди обожают идолов, которые им лгут, ради них они не щадят своей плоти и крови. Таких истуканов они создают сами для себя! Думаешь, зря пророк Моисей призывал: «Не сотвори себе кумира!»? Ты же желаешь создать себе кумира со слов пифии, а ведь толпа ненавидит тех, кто открывает ей горькую правду.

Смотри, как бы предсказательница не вызвала в твоей душе гнев и желание совершить смертоубийство, ведь пифия – живой человек. Но тебя бесполезно уговаривать, ты всегда поступал, как хотел. Иди! Не забудь, оракулу можно задать всего один вопрос.

– Я никогда ничего не забываю. Меня беспокоит, достаточно ли точно я продумал свой вопрос, чтобы ответ не оказался слишком туманным.

– Тут я тебе не советчик.

Олгасий примерился взглядом к еле заметной тропке, бегущей в грот меж колючих кустов. Две сотни лет назад здесь толпились бы сотни жаждущих попасть к прорицательнице греков, этрусков, сабинян, римлян, персов, египтян, карфагенян и представителей многих других народов. Нового пришельца встретили бы жрецы Аполлона и, взяв плату, определили бы ему место в длинной, как мифический змей Тифон, очереди. Тут звенела бы многоязыкая речь, сновали бы, обслуживая паломников, торговцы из близлежащих Кум – оплота эллинизма на италийской земле.

Об Аполлоне, боге Серебряного Лука, из всех жителей планеты помнит лишь горстка избранных, но вот жрецы-то наверняка остались. За пифией кто-то ухаживает, охраняет ее и обеспечивает ей богатые приношения. Должна быть целая сеть осведомителей, стражей, берегущих оракула от шпионов и грабителей. Наконец, нужны запасные убежища, где оракул может переждать опасные дни. И, самое главное, необходимы наводчики, проводники и посредники, которые обеспечивают постоянный приток желающих попасть к оракулу – причем, делают это тайно.

Интересно, какие изломы судьбы привели в их ряды греческого астролога, который за непомерно высокую цену в сто золотых указал мне путь сюда? Размышляя, Олгасий взбирался на вершину, пока в скале перед ним не отверзся зев тоннеля – старого, изъеденного ветрами и временем. Высотой в десяток локтей, длиной в сотню, он имел необычную форму: нижняя треть была квадратной, верхняя полукруглой, а стены наклонялись внутрь, так что крыша оставалась узенькой полоской, свет проникал из боковых галерей трапециевидного сечения, которые прорезали холм с правой стороны. Большинство из них были забиты осыпавшейся землей и скальной трухой, но через равные промежутки некоторые галереи были очищены от завалов, так что идти можно было без факелов. Каменный коридор вел в зал для приемов – большую прямоугольную комнату. Рубила и молоты рабов-каменотесов помогли преобразить ее в естественный грот. Зал освещался лишь огнем, полыхавшим в большом и открытом очаге.

Раньше, учили древние книги, свет солнца спускался сюда через колодец в потолке, выходивший на самую макушку холма. Теперь колодец был засыпан. Во всем остальном, коли манускрипты не лгали, святилище не изменилось за прошедший век. Налево виднелся вход в личные покои оракула. В центре зала, на причудливо сделанном дубовом троне, сидела пожилая женщина, почти старуха – большая, крепко сложенная, завернутая в черную шерстяную накидку. Ее седые космы торчали во все стороны, как змеи на голове Медузы Горгоны. У входа Олгасий заметил-таки одно новшество – медную чашу для даров. В прежние времена приношения отдавались жрецам еще у подножия холма. Юноша бережно положил в чашу припасённый кошель с золотыми. Как только драгоценный металл звякнул о медь, тьма за очагом сгустилась, заколебалась и извергнула из себя огромного роста мужчину в темной хламиде.

– О, святая, – прогудел по-гречески жрец-толкователь, – Олгасий, сын скифского князя из Афин, пришел просить прорицания о будущем.

Олгасий затрепетал: откуда он знает мое имя? Потом сообразил: астролог-наводчик наверняка предупредил сообщников, и на душе у него стало скучно и слегка гадостно от слишком легко развеянной тайны.

Жрец зажег от очага восковую свечу и поднес ее к висевшей на груди женщины маленькой ладанке, почти невидимой на фоне плаща. Содержимое ладанки ярко вспыхнуло, белесый дымок потянулся вверх – прямо к ноздрям пифии. Воздух в зале сразу сделался дурманящим, и огонь в очаге заплясал сильнее, сумрачные тени запрыгали по углам. Олгасий подошел к пифии. Острые пронзительные глаза прорицательницы покрылись пеленой.

– Спрашивай скорее, юноша, и учти, что вопрос может быть только один и должен быть краток и ясен! – проревел жрец страшным басом.

Олгасий глубоко вздохнул, собрал волю в кулак и звенящим от напряжения голосом выпалил:

– Суждено ли мне стать никем не побежденным?