Тайны поля Куликова, или Трилистник дороги

Темник уже утолил голод и теперь в одиночестве, медленно мелкими глотками пил зеленый чай. В походе он не пил хмельного, как и все воины Орды. Это тянулось с незапамятных времен, и было всосано с молоком матери или вбито в бритую голову еще в далеком детстве. Мысли его уже не метались, а лениво ворочались в усталой голове, клонившейся от обволакивающего тепла и сытости к мягким подушкам. Ясно было, что надо выяснить, что стало причиной бездействия пехоты. Ясно было, что надо собирать войско для ответного удара по Залесской Руси. Но еще яснее было, что боги не с ним. И в чем причина этого? Вот главное что сейчас давило его душу! Надо будет скакать не туда, где за неприступными стенами и высокими башнями могла быть оказана ему помощь людьми и мечами. Не туда, где крылась отгадка того, что произошло на поле со странным названием Кулишки. Скакать надо – точно в другую строну. Туда, где в синее небо вознеслись из белого песка такие же белые стройные колонны Храма Артемиды, окруженного Храмами других Богов, создавших Пантеон бессмертных богов Олимпа. Он мотнул головой и, окончательно прогнав сон, утвердился в мысли, что сначала туда… потом все остальное. Потом все станет на свои места. Туда… и один. С дарами и жертвами. Остальное потом может и не будет казаться таким важным и нужным. Приняв решение, он престал бороться со сном и рухнул на подушки, накидывая на голову полу шелкового кафтана.

Только лучи, еще не показавшегося солнца, скользнули по поверхности воды, а Мамай уже был в седле и, взяв под уздцы вьючную лошадь, в седле которой сидела закутанная до глаз наложница, и по бокам свисали полные вьюки, направил коня вдоль кромки моря. Медленно набирая ход, он, неожиданно даже для себя, поднял коня на дыбы и бросил его в бешеный галоп, бросив поводья вьючного жеребца следовавшему за ним телохранителю. Взрывая песок копытами, конь вынес его на выбитую за много лет в каменном утесе дорогу, ведущую вдоль моря. Нахлестывая его ногайкой, темник гнал коня дальше и дальше, не оборачиваясь, нюхом чуя, что верные его псы подхватили брошенную им поклажу и неотступно следуют за ним. Он взлетал на гребни утесов нависавших над голубыми бухтами и нырял в темную прохладу ущелий, заросших колючей акацией, Продирался через отцветающую магнолию и срывал на скаку гроздья спелого винограда. Наконец, бешеная скачка закончилась. С гребня очередного уступа он увидел белоснежный город, состоящий из одних храмов, и понял – это Корсунь. Откинулся в седле, поискал глазами, нашел стоящий прямо над бухтой Храм Артемиды, опоясанный строгими дорическими колоннами, и спрыгнул с седла, решив подождать отставших нукеров.

Шорох листвы и едва слышный стук осыпающихся камешков подсказал его чуткому уху, что кто-то направляется в его сторону. Судя по тому, что подходящий не таился и не спешил, это был не враг и не отставшие нукеры. Мамай всем телом повернулся в сторону, откуда должен быть показаться идущий. Кусты акации, казалось стоящие неприступной монолитной стеной выше роста всадника, раздвинулись, на полянку вышел беловолосый старец в белом хитоне. Колючки акации скользнули по его хитону, как по стальным латам нигде не зацепившись, и пропустили идущего, не прерывая его скользящего размеренного шага.

– Здрав буде, человек залетный, – Тихо сказал старец.

– Мир дому сему, – Ответил темник, сдерживая свой рыкающий бас.

– Нщешь чего? Али как? – Вопросительный взгляд, кажется, сверлил гостя насквозь.

– Ищу! Доли ищу!

– Чего ж ее искать? Она сама найдет. Не доли ищешь….что-то потерял, а что не знаешь! Подсказать? – В глазах старика мелькнула хитринка, уже когда-то виденная Мамаем. Он попытался вспомнить когда, но неуловимое воспоминание пропало.

– Подскажи, старче, коли знаешь, что?

– Как не знать. Совесть ты потерял! А с ней и душу свою! Сюда прискакал за ускользающий кончик словить…

– Совесть говоришь…, – Рука Мамая потянулась к сабле на поясе, – Конец словить…гляди, как бы я твой конец не поймал!

– Чего ж глаза таращишь? Пугать пугалкой удумал, что ли? Пацан сопливый! Тоже мне…Хан Мамай! Из тебя хан, как из прошлогодней репы студень! – Старик крутнулся вкруг себя и оборотился витязем в кованых бронях и золоченом шеломе.

– Волхв! – Мамай опешил и невольно вложил саблю в ножны. Широко открыл глаза, но на поляне уже никого не было. Раздался стук копыт нагнавших его нукеров, – Привидится же такое, с недосыпу, – Плюнул он в сторону кустов акации.

Он дождался отставших уже сидя в седле и, не дав им отдышаться, погнал в сторону храмов.