Читаем Тайны поля Куликова, или Трилистник дороги полностью

– Сколько вас? Отдельно людей, коли вы люди? Отдельно динариков?

– Людей, – С едва сдерживаемым смешком, ответила Мари, – Людей, коли мы люди, пятеро всего, а динариков пятнадцать.

За забором опять пошептались и, наконец, со стуком отвалилась балка, прикрывавшая вход. Створка ворот распахнулась, пропуская их в темноту двора. Кони опасливо вошли за ворота. Угрюмы спрыгнули с коней и придержали повод Мари, помогая ей сойти. Темень для них была не темнее яркого дня, и они уже успели рассмотреть кряжистого хозяина, двух его сыновей, таких же кряжистых мужиков и человек шесть дворовых холопов. Все они были кое-как вооружены. Однако в глубине двора стояло трое девок, что говорило о вполне мирных намерениях хозяев. Хотя может, мысли в их голове еще пока зрели.

Мари уверенно пошла к крыльцу, на ходу стягивая с руки железную рукавицу.

– А что в этом доме с дороги путнику, хотя бы ковш воды подадут? – Весело спросила она и сняла с головы золоченый шлем, рассыпав по плечам свои косы.

– Подадут, подадут. И вина и пива подадут. И стол накроют, как для самой Девы Ариев, – Засуетился хозяин, как-то сразу сняв с души тяжелый камень ожидания, – Проходите в горницу, к столу. Красен дом не словами, а пирогами. А вы вертихвостки, мигом стол накрыть! Видите, кака гостья к нам залетела, – Он шуганул девок, и они порхнули в кухню, мигом вылетев назад с разным угощением, расставляя его на невесть откуда взявшейся белой скатерке.

– Здрав буде хозяин! – Мари поискала глазами образа. Не нашла и поясно поклонилась хозяину. Глаза их встретились на мгновение, и он вздрогнул. Мари то же поняла, – Ведун. Друид из старых волхвов. И он ее то же узнал, но виду не подал. Матерый волхвище.

– Здрава буде боярыня, или как вас теперь кличут. Прошу к столу. Чем богаты, тем и рады, – Он широким жестом обвел горницу.

Мари села в угол, лицом к залу, как ее учили еще братья Храмовники в Святом Граде Иерусалиме. Задумалась.

– Как давно это было уже и не помнит об этом никто, – Стряхнула наваждение, – Что-то ни то сегодня. Ночь что ли такая? – Продолжила вспоминать судей, – Судья Фол, Судья Яр, Судья Неффай, Судья Есевон, Судья Елон, Судья Авдон… ничтожества. Кроме имен и вспомнить о них нечего. Хотя… вот Судья Самсон. Из братьев назареев. Но то же какой-то выродок. Бабник и кутила. Ума в голове, кот наплакал. И кончит плохо. А Далила-волховиня, девка хоть куда. Хотя… тоже стерва. – Она прикрыла глаза, как бы отгораживаясь от видений шторками своих густых длинных ресниц. Однако видения не пропадали и опять выплывали лица этих серых людей, единственным достоинством которых была их преданность Империи.

– И предадут также легко, как в крови купались. Крысы, двуногие крысы, – Раздался знакомый голос в ее мозгу.

– Гуляй! – Радостно узнала она, – Гуляй ты-то где?

– Да я в Гишпани у Педро. Завидую тебе. Родину увидишь. С волхвом поосторожней. Он волхв темный. Что-то за душой у него не то. Смотри!

– Спасибо тебе крестный! Поостерегусь, – Она открыла глаза, протянула руку к бокалу, покачала его в руке и вдруг резко протянула одной из девок, – Пей!

– Нет! – Отпрянула та, от неожиданности не сумев сдержать выскочивший ответ.

– Тогда ты! – Мари протянула кубок хозяину, легко толкнув под столом ногу Угрюма.

Братцы подобрались, шерсть на загривках поднялась, глаза сузились, и зрачки зажглись медовым цветом. Но в глубине волчьих глаз полыхнуло цветом крови и пожаров.

– И они тоже крови вкус полюбили, – С сожалением подумала Мари, – Не вурдалаки, а полюбили.

Рука ее, держащая бокал повисла в воздухе, пальцы разжались, и он медленно стал падать на стол. Так же медленно рука ее скользнула под стол к кривой половецкой сабле, с которой она не расставалась никогда. Сквозь какую-то пелену она видела, что Угрюмы, метнувшись сразу на все четыре стороны, и выхватив свои короткие мечи, рубились с навалившимися на них разбойниками, что хозяин, уклонившись в сторону, дает возможность появившимся в дверях арбалетчикам выпустить свои смертоносные болты по незваным гостям. Но все это заняло не более секунды. В следующую секунду она немыслимым кульбитом вылетела из-за тяжелой столешницы, оказавшись на длину клинка от арбалетчиков, что и стоило им жизни. Затем, резко развернувшись в прыжке, мягко, как пантера приземлилась в центре зала, и ее сияющая сабля достала одного из нападавших. В то же время каждый из Угрюмов разобрался со своим противником, и теперь они стояли посреди комнаты спина к спине, прикрыв ее со всех сторон. Отработанная годами, даже веками, тактика была безупречна. Они были уже в шлемах и перчатках. Впрочем, и сама Мари, не заметив этого, тоже была в полном боевом облачении, только волосы выбились из-под шлема, накрыв ее рыжим водопадом.

В комнате никого не было, кроме остывающих трупов. Мари мысленно приказала волхву явится к ней. Он тяжело сопротивлялся, но все равно не выдержал, и дверь со скрипом отворилась.

– Зачем? – Выдохнула Мари прямо ему в лицо, – Зачем?

– Все так! – Понуро ответил волхв.

– Но ты не все! Ты ведун! Кудесник! Чародей!

– Мор и Черная Смерть жалости не имут!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Армия жизни
Армия жизни

«Армия жизни» — сборник текстов журналиста и общественного деятеля Юрия Щекочихина. Основные темы книги — проблемы подростков в восьмидесятые годы, непонимание между старшим и младшим поколениями, переломные события последнего десятилетия Советского Союза и их влияние на молодежь. 20 лет назад эти тексты были разбором текущих проблем, однако сегодня мы читаем их как памятник эпохи, показывающий истоки социальной драмы, которая приняла катастрофический размах в девяностые и результаты которой мы наблюдаем по сей день.Кроме статей в книгу вошли три пьесы, написанные автором в 80-е годы и также посвященные проблемам молодежи — «Между небом и землей», «Продам старинную мебель», «Ловушка 46 рост 2». Первые две пьесы малоизвестны, почти не ставились на сценах и никогда не издавались. «Ловушка…» же долго с успехом шла в РАМТе, а в 1988 году по пьесе был снят ставший впоследствии культовым фильм «Меня зовут Арлекино».

Юрий Петрович Щекочихин

Современная русская и зарубежная проза