Тайны поля Куликова, или Трилистник дороги

Терпенье лопнуло. Орда объединилась под рукой Мамая, ловко поставившего во главе ее Маманта-Салтана, покорного ему во всем. Послы от ханов подзуживали старого Ольгерда, дать укорот соседям. У того взыграла воинская кровь, он пошел к Волоку Ламскому. Неожиданно для себя встретил там старого товарища – воеводу Березуйского, который встал на сторону молодых князей Залесских. В жестокой сече тот отбил войска нападавших, и Волок сдержал. Сам голову сложил, но новой присяге не изменил. Ольгерд, как норовистый конь, закусил удила. Да еще братец поддержал. Встал станом под так ему опостылевшими белыми стенами Чудова, решив в этот раз взять их, во что бы то ни стало. Однако и близок локоть, но не укусишь. Склоны, облитые водой и превратившиеся в ледяную горку, сдержали первый натиск, а разведчики донесли, что неуловимый Владимир, теперь прозванный Храбрым, собрал дружину и едет от Перемышля. Кейстаут повернул часть войск ему навстречу, но от Рязани двинул ему в тыл бывший союзник воевода Пронский с дружинами старых медвежьих родов и новыми воями. Ольгерд понял, что он теперь не просто медведь, а медведь в берлоге, обложенный волкодавами. Путь был один. Старый лис предложил руку своей дочери Елены Владимиру Храброму. Дмитрий подумал и за брата согласие дал. Будущий родственник, сграбастав своего неумного братца, свернул весь поход и подался в Вильно готовить свадьбу и подарки новой родне. Михаил, оставшись один на один с братьями, рванул в Орду, и с ордынской дружиной во Владимир, но получил полный отлуп. Ордынский посол, грозно насупив брови, вошел в терем к Дмитрию.

– Пошто ханских указов не слушаешь, малец? – Проревел Сароходжа, – К ярлыку почему не идешь? Кто тебе стол отцов отписал?

– К ярлыку не иду. Мишку в столицу не пущу. Пошел он вон! Пес приблудный! Тебе послу даю путь свободный, – Спокойно ответил Великий князь.

– Что?! – Ханский воевода, аж задохнулся, – Мне путь свободный?!! Рука его дернулась к ногайке, но взгляд его столкнулся с тяжелыми взорами закованных в броню рыцарей, стоявших вкруг Мономахова трона, на котором сидел новый государь Залесской Руси.

– Уймись воевода, – Ласково прозвучало с соседнего трона, где сидела молодая княжья жена.

Сароходжа повернулся в ту сторону и обомлел. На троне сидела молодая царевна из старых медвежьих родов. Таких старых, что и его род, и род Мамая был мальцами по сравнению с ее родом. Но рядом с ней, почти вровень сидела сама Дева Ариев. В золотой диадеме на огненных волосах с зеленым изумрудом светящимся даже в полутьме терема.

– Не с нами боги, – Подумал старый мудрый воин, – Оставайтесь с миром! – Он поклонился поясно, вышел и приказал гнать коней не в сторону Орды, а в сторону Вильно, где еще молились старым богам.

Тихо справили две свадьбы в селе у широкого речного плеса. Тихо породнились с Ольгердом, оперевшись на литовские роды. Тихо подмяли под себя Залесскую Русь. Также тихо упразднили, после смерти тысяцкого Василия Вельяминова, догляд за ордынским кошем, что в темных подвалах боровицких монастырей лежал. Тысяцкого нового не назначали, а братьев храмовников пригрели и ливонских братьев пригрели, и тевтонских. Свой орден кромешный выпестовали. Сын Василия Вельяминова – Иван бежал в Орду. Злобу затаил. Тихо жили братья – внуки князя Данилы. Из далекого Владимира, чаще стали на Москву наведываться. Даже терем гостевой срубили, на берегу реки, в излучине, рядом с тем сельцом, где свадьбу праздновали. Братья тевтоны колонну Ролланову поставили на Красном дворе, что бы суд править. По той колонне и месту название дали – Коломенское. Так что почитай все лето братья здесь проводили с юными женами своими.

В других местах все так тихо, как у них делалось, не слишком получалось. Не та выучка, не та порода, да и наставник, не в пример Алексию, видать, не тот был.

Старого Ольгерда призвали Боги в Навь. Брат его бесшабашный Кейстут все из рук выпустил. Да и до этого правила в замке над Вильно красавица Улька Тверская, а теперь еще и подросшего сынка к делу пристроила. Кейстут, по простоте своей, старший стол уступил сыну ее Ягайло, а сам подался в Троки, где ордынские казначеи – караимы были ему ближе, чем вся эта новая знать. Однако Улькин выкормыш дядю в покое не оставил и, пригласив его на пир в лесной замок свой, скрутил. Морил в подвале долго. Ждал, как кто посмотрит на все это. Понял, что все дозволено и удавил старого вояку золотым шнурком.