Тем временем с томиками Корана и шашками в руках курды продвигались в глубь страны, занимая деревню за деревней. «Ислам не может существовать без халифата! Давайте все вместе восстановим его и уничтожим правительство безбожников!» — убеждали они крестьян и повсюду расклеивали большие листы бумаги, на которых огромными буквами было написано: «ДОЛОЙ РЕСПУБЛИКУ! ДА ЗДРАВСТВУЕТ СУЛТАН-ХАЛИФ!»
Старания мятежников не пропали даром, и их глас был услышан в Стамбуле, по-прежнему враждебно настроенном к Кемалю, и в тайных исламистских организациях, и в редакциях оппозиционных газет, и даже в центральной администрации. И снова Кемаль решил воспользоваться моментом, дабы еще больше укрепить свою власть. Не мудрствуя лукаво, он предложил принять закон о смертных наказаниях не только в районе восстания, но и на всей территории страны. Так появился печально знаменитый закон «Об охране порядка», предоставивший правительству исключительные полномочия в борьбе с народными выступлениями и любой оппозиционной деятельностью и разрешавший ему с одобрения только одного президента закрывать любые организации.
В тот же день были созданы суды независимости в Анкаре и Диярбакыре, и их председателями были назначены преданные Кемалю Лысый Али и Мазхар Мюфит. «Не надо ждать, когда реакционеры успокоятся, — напутствовал их Кемаль, — надо действовать и действовать!» И надо отдать им должное, они действовали! 6 марта правительство сделало серьезное предупреждение издаваемому либеральным журналистом Ахметом Эмином «Ватану», а выступивший на следующий день Кемаль заявил о врагах нации, «пытавшихся спрятать свои истинные намерения под маской религии и своей активностью по всей стране рассчитывавших ослабить государственную власть». «Непременным условием благополучия и экономического развития страны, — заявил он, — является спокойствие, безопасность и порядок, и такой порядок будет установлен!» Как утверждали близкие к нему люди, он очень жалел в те дни о том, что так и не настоял на введении в стране военного положения. Несмотря на все принимаемые «решительным» Исметом меры, восстание набирало все большие обороты, и встревоженный успехами сорока тысяч повстанцев Кемаль начал частичную мобилизацию.
Положение было настолько серьезным, что меджлис пошел на беспрецедентную меру и 17 февраля заменил продолжавший давить на крестьян тяжким бременем ашар денежным налогом. Но сделано это было отнюдь не от большой любви к крестьянам. Правительство очень опасалось, как бы вслед за курдами не восстало и доведенное до полной нищеты турецкое крестьянство. И как знать, не вспомнил ли в тот исторический для страны день Кемаль стамбульское кафе и того прочитавшего ему экономическую лекцию и затем арестованного шпионами Абдул Хамида пьяненького преподавателя истории…
И все же курды были обречены, правительство держало «под ружьем» около десяти дивизий, и не им было бороться с теми, кто прошел через ад Иненю и Сакарьи и видел горящий Измир. В середине апреля главные силы мятежников были разбиты, шейх Саид вместе с другими руководителями восстания был схвачен и вместе со своими ближайшими сподвижниками повешен перед самой большой мечетью Диярбакыра. До самой последней минуты он сохранял удивительное хладнокровие и прежде чем подняться на эшафот, с улыбкой сказал председателю трибунала: «Делайте свое дело, мы с вами рассчитаемся на последнем суде!»
Но по большому счету дело только начиналось, поскольку Кемаль решил воспользоваться восстанием курдов для расправы с оппозицией, всегда означавшей по образному выражению одного из политиков прошлого «в этой стране революцию». И благовидный предлог для этого был незамедлительно найден! В отличие от поставившего единственной целью восстановление исламских порядков Саита его ближайший сподвижник майор Касым Джибран, не без основания заподозренный в сотрудничестве с турецкими спецслужбами, много и как-то уж чересчур охотно говорил о Прогрессивной республиканской партии, являвшейся идейным вдохновителем повстанцев!
Более того, в руках судей оказалось письмо другого близкого к Саиту полевого командира. «Я не сомневаюсь, — писал тот, — что партия Карабекир-паши не откажет нам в своей поддержке…» Конечно, его надежды вовсе не означали участия оппозиционной партии в восстании, но это уже мало кого волновало, и анкарский суд независимости отдал приказ обыскать все помещения, принадлежавшие прогрессивистам. И стоило «Танин» только заикнуться об этих «рейдах», как ее главный редактор был арестован, а восемь из четырнадцати стамбульских газет закрыты. Ну а остальным было настоятельно «рекомендовано» воздержаться от какой бы то ни было критики и запрещено употреблять в своих статьях некоторые слова. С того времени сам Кемаль ни разу не произнес слово «курд».
Принципиальный противник политического сепаратизма, он не допускал даже самой мысли о каких-то там национальных автономиях и суверенитетах, и не случайно проводимую им в отношении курдов политику курдские националисты называли «политикой отрицания».