Тайны Востока

За время следствия Кемаль получил огромное количество петиций от самых различных организаций, умолявших проявить милосердие. Влиятельные евреи из Нью-Йорка, Лондона и Берлина, могущественные финансисты из многих стран мира, известные масоны и даже члены некоторых европейских правительств просили помиловать Джавита. Однако подобное заступничество делало его в глазах Кемаля еще опаснее, и он остался непреклонен.

«Правосудие, — заявил он в своем интервью французским журналистам, — иногда судит невиновных, однако История наказывает всегда виноватых! Эти люди хотели убить меня. Но не это самое главное. Я рисковал своей жизнью сотни раз на полях сражений и завтра снова буду рисковать ею, если в этом возникнет необходимость. Но они посягнули на будущее турецкого народа, и поэтому я не имею права на снисходительность!»

Да и какую еще снисходительность мог проявить Кемаль к человеку, который во всеуслышание заявил на суде: «Страна находится в очень тяжелом положении. Гнев нации постепенно поднимается против руководителя правительства, у которого кроме амбиций и плохих способностей больше ничего нет! И этот процесс не что иное, как попытка повернуть против нас общее недовольство. Обвиняя нас в саботаже, правительство хочет спрятать истинные причины своего поражения. А они лежат в полной некомпетентности тех, кто нами правит и в абсурдности программы, разработанной Гази. Никакие планы не будут реализованы по той простой причине, что они уже изначально нереальны! Кемаль-паша великий полководец, и будет куда лучше, если он вернется в казарму и займется теми вопросами, которые хорошо знает! Господа, не будьте же ни простофилями, ни соучастниками этого преступления!»

Однако выслушавшие его «господа» и не подумали внимать этому призыву, и 26 августа Джавит и еще несколько человек были приговорены к смертной казни, а находившиеся в Европе Рауф и Рахми — к десяти годам тюремного заключения.

Понимал ли сам Кемаль, какую светлую голову теряет? Да, конечно понимал и, как говорят, даже собирался помиловать финансиста, но как только Рауф стал раздувать сразу же подхваченные за границей слухи о том, что весь этот процесс инсценирован им самим, Кемаль отказался от своего намерения. «В таких обстоятельствах, — заявил он, — мое вмешательство только бы подтвердило высказанные всеми этими людьми предположения!»

Можно ли верить в подобное откровение Кемаля? Если и да, то, наверное, только в той степени, в какой вообще можно верить политикам. Несомненно другое: Кемаль никогда до конца не верил юнионистам, чья всевозрастающая активность была отмечена как внутри страны, так и за ее рубежами, и рано или поздно ему все равно пришлось бы разбираться с ними.

Ну и, конечно, он был политиком, а какой политик не воспользовался бы представленным ему шансом не только окончательно разгромить оппозицию, но и запугать всех недовольных!

С непроницаемым лицом просмотрел Кемаль привезенные ему Лысым Али приговоры. Среди приговоренных к смерти был и полковник Ариф, наверное, единственный человек в мире, которому Кемаль некогда открывал свою душу. Но ни один мускул не дрогнул на лице Гази, когда он, положив сигарету в пепельницу, вместе с другими обвиняемыми подписал смертный приговор и своему бывшему товарищу.

Ровно в полночь приговоренных к смерти вывели на тюремный двор, где стояли четыре виселицы. Риза Нури горько усмехнулся. «Большинство из уже казненных повинны во многих преступлениях, — громко произнес он, — но все они были совершены раньше, а сейчас всех их повесили ни за что!»

Джавит насмешливо взглянул на него. Наивный, он даже сейчас не понял того, что его преступление заключалось только в том, что он пошел против Кемаля…

А в Чан-кайя в это время звучала музыка и танцевали пары. Мужчины были во фраках, женщины в вечерних платьях. Кемаль принимал их в вестибюле в черном фраке с белой гарденией в петлице. Два оркестра играли в ярко освещенных салонах. Пышный стол ломился от угощений. Поражало обилие цветов. Шампанское лилось рекой. Кемаль был настоящим королем бала и поразил всех пришедших к нему своим прекрасным настроением, в каком его давно уже не видели.

Он шутил и громко смеялся, что в последнее время с ним бывало довольно редко. «Танцуйте, танцуйте все! — подбадривал он гостей. — Веселитесь! Прошу вас!» И пары кружились под звуки громкого джаза.

Становилось жарко. Испарения потных тел, дыхание, наполненное винными парами, духи смешанные с потом, все это создавало удушливую атмосферу. Но сквозь наполненные табачным дымом комнаты раздавался все тот же звенящий металлом голос: «Танцуйте! Веселитесь! Прошу вас!»