Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…»)

Карпова как могла тянула семью, которую не решалась бросить, зная бытовую беспомощность больного мужа, его нетерпимость к Майе, ее неисправимую лень, а главное – возраст Никуши и замечая первые дивные ее странности. Плюс ко всему в том же 1978 году Карпову повысили в должности – она стала заведующей бюро обслуживания гостиницы «Ялта» с более высоким жалованием. Наверное, уже тогда она поняла, что судьбу изменить не удастся. А чтобы не остался незамеченным ее поэтический труд, Карпова, когда Ника стала старше (1980–1981 гг.), нашла гениальный ход – выдать стихи, написанные ею, взрослым, умудренным жизнью человеком, за творения внучки, сыграв на немыслимом контрасте между ними и возрастом автора. Именно поэтому Нику считали гениальной, хотя многие значащиеся под ее именем стихи на самом деле заслуживают если не восхищения, то внимания, что говорит о безусловном таланте Карповой. К слову, знавшие ее близко Татьяна Барская и Лилия Молчанова в беседах со мной не раз утверждали, что наиболее творческим человеком в Никиной семье была бабушка.

Конечно, выводы о причастности Людмилы Владимировны к поэзии, и в частности к творчеству внучки, требовали подтверждения. Пришлось забросить удочку любопытства в море моего архива, и улов не заставил себя ждать. Напомню первые строки стихотворения Евгения Евтушенко из его предисловия к «Черновику»:

На перроне, в нестертых следах Пастернака
оставляя свой след,
ты со мной на прощанье чуть-чуть постояла —
восьмилетний поэт.

Очевидно, желая, чтобы Ника ответила Евгению Александровичу в стихах, и в надежде, что это ему будет приятно, Карпова, начала писать вместо нее, в том же, что у Евтушенко размере, но дальше нескольких строк дело не пошло:

На перроне, в нестертых следах Пастернака
Я осталась одна – мне 14 лет.
Поезд вышел со станции
И уехала мама
И семья не находит ночлег.

С обратной стороны страницы с этим текстом, той же рукой записано уже целое стихотворение:

Воевать, чтобы сдаться —
Убогое дело.
Ты попробуй остаться,
Оставь свое тело
Опустевшие улицы,
И пустые дома
Может быть тебе вспомнится
Что любить ты могла
Что могла возродить,
То, что было потеряно
Это только начало!
Будь в этом
уверена.

Ниже – четыре строки, которыми Карпова хотела завершить стихотворение, но передумала и зачеркнула: «Но и это потом / Забудется / Не найдешь ты дорогу / Путница». Приведенное стихотворение в моей редакции впервые было опубликовано в книге Ники «Чтобы не забыть». Так Людмила Карпова стала Никой Турбиной. Не хочу перегружать книгу цитированием, приведу лишь еще два коротких, нигде не опубликованных белых стихотворения Людмилы Владимировны:

«Любовь пришла…»

Любовь пришла,
А я не готова пить из чаши.
Помню, раньше выпивала
до дна.
А теперь хочу оставить
капли тебе.
Будешь пить, – не пролей,
Мимо не пронеси[280]

.

«Время медленно…»

Время медленно
В кувшин стекало
И застывало
В нем
Горчичным медом.

Думаю, что здесь комментарии не нужны. По мнению Татьяны Барской, Карпова ревностно относилась к популярности Никаноркина, а особенно Ники, но себя не выдавала. Может быть, если бы не было Ники, Карпова проявила себя как талантливый поэт и прозаик, но появилась на свет внучка, и бабушка, наступив на горло собственной песне, решила все отдать ей, оставшись в тени. Настоящий боец невидимого фронта. Представляю, как невыносимо было ей видеть, что внучка взошла на поэтический Олимп, а она осталась стоять у его подножия. В определенной мере компенсацией Карповой за труды были поездки с Никой в Италию и США, гонорары от публикаций Никушиных стихов в периодике, издания ее книг в СССР и за рубежом, выпуска пластинки, выступлений и т. п. Но зависть завистью, все же, думаю, к ней примешивалась и гордость за Нику, которой в прямом и переносном смысле Карпова дала жизнь. Гораздо больше ее угнетало другое, о чем свидетельствует еще одна запись в «Тетради № 1»:

15/ VII. – “Чтобы ты сдохла, видеть не могу твою рожу”, – сказала мне Майя. Думаю, так и будет, если она будет независима. Думала, меня никто никогда не любил. Любила я. А когда думаю что лучше, конечно последнее. Мне 50! Прожила я дурную жизнь.