Тайный дневник Натальи Гончаровой

А еще мне хотелось бы симфонический оркестр, да-да, ты не ослышался, симфонический оркестр, а также хор, исключительно мужской. И пусть дважды исполнят «Есть на Волге утес». Обожаю эту великолепную возвышенную песню. Когда низкий тяжелый голос певца спускается на несколько октав, потом погружается внутрь, все глубже и глубже, проникая до самых внутренностей… и тогда огромный, гигантский хор подхватывает ту же ноту, поднимается крещендо, воодушевляется и взлетает к недоступным высотам Утеса!

Когда я слушаю эту мелодию, Саша, я совершенно точно знаю, на какой ноте заплачу, и вы тоже, в тот самый момент, думая обо мне… Потом стоп, водка и шампанское польются рекой. Я хочу, чтобы вы были пьяны от меня и счастливы. Моя смерть должна стать праздником! А еще я хочу цыган с их гитарами, они вышибут из всех слезу; они сыграют все старинные русские напевы. На этот раз мужчины будут в непритворном замешательстве.

Женщины взберутся на мою могилу и, взметая оборки многоцветных юбок, дробно забьют каблучками о мрамор.

Я хочу, чтобы это стало уникальным, незабываемым, а главное, БЕССМЕРТНЫМ воспоминанием, – сказала мать, расхохотавшись. – По мере того, как напитки начнут действовать, гости развеселятся и станут настоящими. В кои-то веки они не будут прикидываться.

Мое погребение закончится фантастическим весельем; позже, встречаясь, все будут говорить:

– Помнишь похороны Надежды Осиповны?

– Еще бы! я в жизни столько не смеялся!

Вообще-то, если уж кто и должен грустить, так это я на небесах… я даже не смогу принять участие в празднике!

В этот момент я ждал от матери волшебного слова, талисмана, который станет мне в жизни защитой, чего-то вроде сезама, отвечающего на все мои вопросы.

– Скажите мне что-то, что поможет мне в жизни!

Мать посмотрела мне в глаза и сказала:

– Во-первых, никогда не склоняй головы, не унижайся; гнись, но не ломайся, – произнесла она с усталой улыбкой, – и еще: не теряй бдительности, дьявол всегда подстерегает у порога; и наконец: открой свое сердце!

Таковы были ее последние исторические слова…

– Я хотел вас попросить об одной милости, матушка.

– Слушаю тебя, Саша.

– Я хотел бы обратиться к вам на «ты» и назвать тебя «мамой»!

Мы упали в объятья друг друга.

Я коснулся поцелуем лба моей матери, вдохнул только ей присущий запах и вышел на цыпочках, чтобы не потревожить ее вечный сон.

* * *

Александр любил читать и перечитывать греческих и латинских авторов, размышлявших над великим уходом. Его особенно завораживала знаменитая поэтичная речь Боссюэ, прозвучавшая под куполом собора Сен-Дени на похоронах Генриетты Английской, невестки Людовика IV:

– «Взгляните же, господа, на великих мира сего, перед которыми мы ничтожны… Мадам отходит, Мадам отошла!»

Ему так хотелось бы почтить свою мать настолько же мощной и впечатляющей речью.

В тот вечер он вернулся домой в отчаянии и печали; он пересказал мне свою странную последнюю беседу с матерью.

Зачем нужно было это финальное противостояние? Конечно, оно лишний раз выявило всю мощь и воинственность этих двух исключительных характеров, и тем не менее поведение Александра могло показаться неуместным, а то и неуважительным. Кто может представить себе сына, желающего «свести счеты» у изголовья умирающей матери? А на самом деле следовало понимать, что он преподнес ей лучший дар за всю ее жизнь!

Она, всегда отличавшаяся неукротимой энергией, она, так любившая обличительные тирады и вызовы своему красноречию, – благодаря Александру в этой заключительной сцене она вновь обрела дерзкую жизненность. Она вновь жила, напрягая все силы в прощальном порыве. Она останется для него примером: женщина с гордо вытянутой шеей, для которой несгибаемость всегда была жизненным кредо.

27. Неожиданная встреча

После полудня мы с Александром по обыкновению выходили прогуляться в огромный дворцовый парк. Он позволял себе эту небольшую передышку, отвлекаясь от изматывающей творческой работы. Внезапно вдали показалась огромная массивная фигура, которую узнали бы повсюду на Руси: император собственной персоной; вместе с императрицей они двигались в нашем направлении. Встреча была тем более неожиданной, что императорская чета не имела привычки совершать променад без сопровождения в таком отдалении от своего дворца.

– Здравствуй, Пушкин, вы, значит, прогуливаетесь, как влюбленная парочка, – сказал царь.

– Да, государь, – ответил, слегка запинаясь, Александр, не ожидавший оказаться перед лицом императора.

– В последнее время мы редко видим тебя на балах; я уверен, что твоя великолепная, ослепительная жена умирает от желания показываться на них почаще.

Покраснев от замешательства, я смущенно улыбнулась, но подтвердила.

– Безусловно, государь.

– Однако при дворе тебя считают настоящим «хорьком»-охотником до женщин…

И царь принялся напевать: