Тайный дневник Натальи Гончаровой

Имеет ли смысл напоминать вам о той жестокой ссоре, которая тогда между нами произошла? Вы даже утверждали и довели до всеобщего сведения, что я вас ударил; это постыдно и возмутительно, ведь я всю жизнь поддерживал вас морально и помогал материально; ваше поведение недостойно! На самом деле вы человек сухой и бесчувственный. Кстати, меня это не удивляет в бывшем военном. Вас интересуют только ваши наряды, выходы в свет да петушиные бои, на которых вы делаете ставки и проматываете деньги семьи.

– Что это еще за история с петушиными боями? – спросила мать.

Мне не хотелось пользоваться случаем, чтобы уличить отца, и я ответил только:

– Матушка, если вы желаете знать, что такое петушиные бои, то… поглядите на нас! Единственное, что у нас общего с отцом, – это любовь к французскому языку. Хотя… у меня было время поразмыслить: наверняка и этот язык у нас разный, потому что в спряжении французских глаголов ему доступно только одно наклонение – повелительное.

Отец отвернулся и посмотрел в окно, как если бы этот разговор его не касался.

– Ты преувеличиваешь, Александр, я лишь хотел защитить тебя от тебя же самого: от твоих злоупотреблений и излишеств, – ответил он.

– Ладно, ладно, объявляйте перемирие… я же не сказала: мир, – шутливо предложила мать.

На этом Сергей Львович попрощался с супругой и вышел, не добавив ни слова.

– Что поделать, такова наша натура, и ее не изменить, мы становимся тем, что мы есть.

– У тебя слишком пессимистичный взгляд, Саша! Я же, напротив, думаю, что можно стать тем, кем ты хочешь быть.

Мы вместе посмеялись.

– Мы встретились, как двое влюбленных, на какое-то время потерявших друг друга из вида, – сказал я.

– Это верно, – кивнула мать, – ты всегда будешь моим милым Сашенькой; ты был бы солнцем моей жизни. Я, без сомнения, бывала неблагодарной по отношению к тебе, хотя ты был единственным, кто принес мне немного счастья; все остальное было лишь наносным, я это знаю и очень корю себя; я не умела прислушаться к тебе в те моменты, когда ты так в этом нуждался; я должна была неусыпно бдеть, а вместо этого отсутствовала… Я чувствую, что все больше слабею; полагаю, пришла пора «ДЕРЖАТЬ ПАРИ»! – сказала мать, улыбаясь. – Отныне, обожаемый Сашенька, ты стоишь у руля нашей семьи. Впредь никто не встанет перед тобой, чтобы защитить от ударов.

У матери была привычка представлять главу семьи как фигуру на носу корабля; мне очень нравилась эта метафора; в будущем мне предстояло в одиночку встречать грозы, бури и ураганы, а главное – избегать мелей и рифов. Я осознал, что время невинности закончилось. Неожиданно жизнь моя перевернулась; в одно мгновение живший во мне ребенок умер, я в одночасье стал взрослым.

Мне и в голову не пришла мысль о горе отца, который терял подругу жизни. Эта трагедия не заставила меня забыть о ненависти, которую я питал к человеку, оставшемуся чужим в моей жизни. Он был всего лишь производителем, но никогда не отцом. И наконец, в моих глазах он совершал непростительный грех: собирался пережить свою супругу!

– Зачем ссориться, Саша, у тебя останутся только твои воспоминания, – со слезами сказала мать.

Я тоже не смог удержаться от слез, внезапно почувствовав всю бесполезность и суетность этой размолвки; я сводил счеты лишь с самим собой, найдя оправдание в том, что был несчастливым ребенком, а значит, достоин жалости.

– Хотела бы я знать, – сказала мать, – что важнее: попросить прощения за свою несправедливость и эгоизм по отношению к тебе или же лелеять тот образ, который ты желаешь оставить мне перед великой разлукой?

Теперь я рыдал, мое зрение затуманилось; хотя мать лежала прямо передо мной, я ее видел как бы в странной дымке. Я сожалел, что недостаточно говорил с ней о важных в жизни вещах, вместо этого теряя время на банальности, ничтожные размышления и бесплодные ссоры. Я пребывал в растерянности: а что думают и что говорят все сыновья и дочери мира, присутствуя при последних минутах своего отца и, главное, своей матери?

– О чем ты думаешь? – спросила она.

Я солгал:

– Ни о чем особенном; вернее, я размышляю над глупым вопросом: следует ли жить, возвращаясь к воспоминаниям?

– Так живи без них! Ты будешь путешественником без багажа; ты будешь свободен как река, которая никогда не возвращается туда, где уже побывала.

Это замечание вызвало у меня улыбку.

– Следует ли говорить друг другу всю правду? – сказала мать.

Она не ждала от меня ответа.

– Это правда, я часто бывала жестока с тобой. И однако, я должна тебе признаться: ты всегда был моим любимчиком, мой обожаемый Сашенька, – совсем тихо проговорила мать с затуманенным взглядом. – Как бы ты ни важничал, ты самый хрупкий, самый ранимый, я чувствую, как легко причинить тебе страдания.

Я снова заплакал, мое тело содрогалось от всхлипов. Несмотря на это, я заговорил:

– Весь мой бунт против вас был позой, я испытывал нескрываемое удовольствие от нашего противостояния.

– Ну и хорошо, по крайней мере, ты вылепил себя! – ответила мать.

Несмотря на этот мимолетный проблеск, атмосфера оставалась тяжелой и давящей, а потому я решил поиграть в острослова.