Тайный дневник Натальи Гончаровой

– Нет, я не хочу умирать. Должна сказать, мне здесь очень хорошо, и, несмотря на кое-какие печали, у меня нет никакого желания оказаться в ледяной дыре. Я заранее знаю, как мне там будет неудобно!

Александр, открой вон тот шкаф напротив меня и достань бутылку слева наверху, открой ее, это бургундское вино, «Шато де Поммар» тысяча семьсот двадцать шестого года, которое мне подарил один французский дипломат; как раз в том году и был основан этот знаменитый винодельческий дом. Историческая дата. Поднимем бокалы «за жизнь!» Раз уж ты так любишь цитаты, дай-ка я вызову к барьеру главного свидетеля: Паскаль, по профессии – математик, физик, философ, писатель, ученый, изобретатель, короче, гений семнадцатого века, который всю жизнь разрывался между Наукой и Религией; он предлагает тебе свое знаменитое пари.

– Да, да, я знаком с его теорией. Паскаль предлагает гипотезу, которую я сознательно могу упростить до карикатуры: если Бог не существует, а ты атеист, то никаких проблем! Зато если он существует, то хорошая новость: тебе не о чем будет сожалеть, оказавшись там, наверху!

– ТОГДА ЗАКЛЮЧИМ ПАРИ! – засмеялась мать, выпивая свой бокал бургундского. – В канун моего изгнания в иные небеса, я смиренно и от всего сердца прошу твоего прощения; можешь ли ты оказать мне эту последнюю милость? Твой отец присоединяется ко мне в этой мольбе, потому что, как он сам признался, тоже чувствует себя виноватым.

В этот момент в дверь постучали – три сухих удара. Мы с матерью переглянулись.

– Надо же, про волка речь, а волк навстречь! Легок на помине!

Я не обернулся; добро пожаловать, приятная атмосфера…

– А, так ты здесь? – сказал Сергей Львович.

Мы привыкли к его привычке глупо констатировать очевидность. Мои отношения с родителем свелись на нет уже давно, я даже задавался вопросом, а существовали ли они вообще. Я постарался измыслить колкую реплику в ответ, но впустую. Что можно придумать, сидя у изголовья умирающей?

– Сами видите, вы же не слепой, – ответил я.

Неловкая фраза, но мне непременно хотелось к чему-нибудь придраться.

– Что ж, вижу, ты, как всегда, в прекрасном расположении духа и задирист, – отозвался отец.

Ловушка сработала!

– Всякий раз, когда я вас вижу, одно ваше присутствие для меня – чистая радость, – отозвался я.

Мать вмешалась:

– Хоть сейчас не начинайте, вы оба!

– Нет, нет, – заверил я, – просто мне интересно: явившись осведомиться о вашем самочувствии, не воспользуется ли отец случаем, чтобы в очередной раз попросить у меня денег. Я бы совершенно не удивился, – добавил я.

– Никак не можешь обойтись без шпилек, мой бедный Александр, – сказал отец.

– А вам бы следовало, напротив, благодарить их и благословлять…

– Кого это?

– Мои шпильки.

– Ничего не понимаю из того, что ты говоришь. Бред какой-то!

– Вовсе нет, ведь именно благодаря моим шпилькам, моему бунту, моему мятежу против всех и вся во мне появляется энергия писать; именно эта страсть к жизни вдохновляет меня и заставляет публиковаться, а тем самым позволяет финансово помогать вам всякий раз, когда вы об этом просите.

– Твоя метафора или сравнение, как уж тебе больше нравится, звучит немного по-детски.

– Перестаньте же цапаться, как кошка с собакой! Если вам есть, в чем друг друга упрекнуть, то уже слишком поздно, прошлое – это прошлое, – сказала мать.

– А зачем ставить на этом крест, с какой стати одним росчерком пера перечеркивать все, что было? Я согласен забыть, но не простить.

– Побереги свои росчерки пера для будущих публикаций, – посоветовал отец, довольный, что ему удалась игра словами.

Обратившись к матери, Сергей Львович сказал:

– Похоже, пришел час сведения счетов!

– Именно так.

Я сделал паузу и насмешливо откликнулся:

– Счет дружбы не портит, как говорится; свои люди – сочтемся.

На этот раз мать рассмеялась. Наша перепалка привела ее в хорошее настроение.

– Да, я свое получила, – тихо сказала она.

– Но мне кажется неподобающим, что ты устраиваешь мне здесь сцену, учитывая, в каком состоянии твоя бедная мать.

– Мое прошлое высвечивает мое настоящее; то, чем я стал, – это итог моего детства, моего отрочества и моей юности; есть вещи, которые вошли в мою плоть, и забыть их невозможно.

– Злой отец, коим я являюсь, слушает вас, господин генеральный прокурор!

– Вы так легко шутите, а я бы сказал, что вы недостойны даже звания злого отца, потому что для этого сначала надо быть просто отцом, а вы им никогда не были, даже в вашем воображении. Я никогда не забуду, что в момент, когда у меня сложились весьма напряженные отношения с правительством, когда меня подвергали цензуре, за мной следили, меня преследовали, вы, дорогой отец, – саркастично обратился я, – предложили, что будете лично моим тюремщиком и сами донесете, если я нарушу предписания!