Тайный дневник Натальи Гончаровой

– Il court, il court, le furet
Le furet du bois, mesdames,
Il court, il court, le furet
Le furet du bois joli[82]

.

Говорят, что у тебя заслуженная репутация большого знатока женской натуры, как же ты не распознал невинное желание своей очаровательной супруги? – сказал император, заговорщицки и озорно мне подмигнув.

В этом был неприкрытый намек на многочисленные похождения Александра. С большой тонкостью император, указывая на его прегрешения, целиком становился на мою сторону и в то же время неявно давал мне понять, что сам меня желает…

Делая вид, будто мы с ним наедине, он обратился ко мне громко – так, чтобы все слышали:

– Поскольку вы страстно любите танцевать, будьте любезны довести до сведения вашего супруга, что отныне я желаю, чтобы вы принимали участие в каждом бале, который я желаю почтить своим присутствием.

– Ваше Величество, этому приказу я подчинюсь с радостью, – ответила я с обольстительным видом, который можно было бы истолковать вполне недвусмысленным образом, если бы он не был обращен к самому императору.

Потом, повернувшись к Александру, он добавил:

– В добрый час; хотя я уже не тот юноша, что в былые времена, но для меня будет большой честью вальсировать с вашей прелестной Натальей.

Вскоре неожиданно представился и счастливый случай. В конце июля 1833 года Александр, измученный заботами всякого рода – семейными, финансовыми, профессиональными, – захотел уединиться и посвятить все свое время созданию новых произведений; он хотел бы отправиться в родовое имение Михайловское; однако для каждого своего перемещения он должен был испрашивать позволения императора через посредство генерала Бенкендорфа. Он попросил императора отпустить его на два месяца из Санкт-Петербурга; вне себя от радости, тот пожаловал ему четыре! Эта внезапная щедрость имела под собой основания. На протяжении четырех месяцев я наслаждалась чудесной возможностью видеться сколько душе угодно с моим императором вдали от назойливого супруга. Александр вернулся в ноябре 1833 года.

– Ну, Пушкин, каковы плоды твоего литературного и поэтического творчества?

– Сложно сказать, государь, у меня не так много заказов.

Императору ничего лучше и не надо было… Александр сам помогал воплотить нужную стратегию.

– Что ж, поскольку ты женат и небогат, я помогу тебе прокормить твое семейство, – добродушно сказал царь. – Я удостою тебя особой чести, поручив одну почетную задачу: написать историю моего предка Петра Великого, – торжественно произнес он.

– Государь, я глубоко тронут той огромной привилегией, которую вы мне даруете.

– Надеюсь, ты окажешься на высоте Великого, Пушкин, – сказал царь, очень довольный своим каламбуром.

– Это будет весьма сложно, государь, поскольку архивы пребывают в величайшем беспорядке.

– Я вполне доверяю тебе, Пушкин. И глубоко уверен, что ты превознесешь моего блистательнейшего прадеда, навечно вписавшего свое имя в историю России, только не забывай и обо мне… я тоже раздвигаю границы страны и строю российскую империю… А пока что, если у тебя возникнут денежные затруднения, сообщи об этом мне, ты же знаешь, что твой император тебя не оставит.

И действительно, 22 марта 1834 года император, верный своему слову, одолжил Александру двадцать тысяч рублей на издание «Истории Пугачевского бунта»; Александр обязался эти деньги вернуть. Царю удался его маневр, позволяющий держать Александра под контролем и иметь возможность почаще видеть его красавицу-жену…

Между тем не утихали постоянные пересуды касательно этого неожиданного интереса. Александр, до крайности гордый императорским вниманием, тем не менее был весьма встревожен: в нем пробудилась дремлющая ревность. Но что я могла поделать? Меня разрывало чувство законной гордости, с одной стороны, и очевидного смущения – с другой: каждый мой танец вызывал у других женщин всплеск перешептываний и сплетен. Но вот что мой гениальный муж не видел или притворялся, что не видит: оказываемое мне царем якобы отческое покровительство на самом деле было довольно двусмысленным.

И в то же время уловки красавца-царя подпитывали мой план. В основе моих отношений с царем лежало обольщение.