Тайный дневник Натальи Гончаровой

Как в смертельной гонке, старт дан. Александр и Жорж Дантес готовятся к своему погребальному схождению; как гласит не самое обнадеживающее выражение, воцаряется гробовая тишина; ее нарушает только мрачное карканье вороны.

Когда я вспоминаю отчет Данзаса, меня всякий раз поражает количество совпадений с «Евгением Онегиным»; оно производит неизгладимое впечатление: Ленский – двойник Александра, Онегин предвосхищает Жоржа.

Начнем с того, что на рассвете перед дуэлью Ленский и его секундант Зарецкий теряют терпение из-за опоздания Онегина:

Опершись на плотину,
Ленский Давно нетерпеливо ждал; (…)
Идет Онегин с извиненьем.
«Но где же, – молвил с изумленьем
Зарецкий, – где ваш секундант?»

В действительности 27 января виконт д’Аршиак, секундант Дантеса, взбешен и раздражен тем, что Александр еще не указал своего секунданта. Он задает тот же вопрос: «Где ваш секундант?» Александр бесцеремонно и вызывающе отвечает: «Он [Дантес] может, если ему угодно, выбрать мне секунданта, я заранее его принимаю, будь то хотя бы его выездной лакей».

Затем Александр, как послушный актер, готовится воспроизвести ту же трагическую сцену: ясно слышится звук пули, входящий в барабан в момент, когда взводится пистолет.

Вот пистолеты уж блеснули,
Гремит о шомпол молоток.
В граненый ствол уходят пули,
И щелкнул в первый раз курок.
Вот порох струйкой сероватой
На полку сыплется…

Александр не сводит глаз с Жоржа; в его взгляде ясно читается жажда убийства; он сотрет противника с лица земли и уничтожит все унижения, которые ему пришлось пережить. Его честь будет восстановлена, месть утолена.

Наконец, Онегин и Ленский готовятся стрелять, целятся. Александр первым двигается большими шагами вперед, к черте, обозначающий барьер. Его пистолет, как кажется, стал вдвое тяжелее.

Что происходит в голове у Александра в тот момент, когда некий человек наводит на него пистолет, тщательно целится, готовый спустить курок? Может ли он выбрать среди мыслей и образов, теснящихся в его сознании, что-нибудь одно? Подвести итог своей жизни? Это смешно; но в эту секунду ему хочется непременно подумать о чем-то главном, проникнуться нетленным видением: я, наши дети, его мать. Он желал бы произнести последнюю молитву, но, увы, все смешивается, переплетается, полная неразбериха!

Их ненависть очень разная: у Александра она телесная, животная, а у Дантеса – искусственная, но продиктованная в том числе сыновьим долгом; это даже не ревность, вызванная любовью или страстью! Александр неожиданно сталкивается с ситуацией, которая более ему не подвластна, и со смертью, которой он в действительности никогда не желал.

Александра покинула его безмятежность; он знает, что Дантес может выстрелить прежде него; он сначала направляет оружие в землю, как учил его преподаватель стрельбы, потом очень медленно поднимает пистолет на уровень глаз, прищуривает левый, свой ведущий глаз. Он целится в Жоржа Дантеса, ищет ориентир на своей мишени, по счастливой случайности замечает медную пуговицу… решительно, пуговицы играют особую роль в жизни Александра, начиная с той первой, потерянной… причем потерянной в постели моей сестры Александры!

Но он отвлекается, сейчас не время; у него неожиданно мелькает забавная мысль… «Куда мне следует целить в первую очередь – в голову или в сердце? В голову, которая околдовала Наталью, или в сердце, которое бьется ради нее?» Сердце Дантеса вызывающе отчетливо предстает на линии огня; достаточно едва уловимо надавить на курок, и его кошмар рассеется навсегда. Александр чувствует ледяной холод металла гашетки, которая уже поднялась в верхнюю точку своей параболы, достаточно ее чуть коснуться; он испытывает мощное ликование, едва заметно оттягивая момент выстрела; он даже позволяет себе сознательно изменить прицел своего пистолета!

Все звуки отдаляются, кроме беспрестанного потрескивания еловых шишек, которые отрываются от лап и мягко падают на снежную перину… Холод стерилизовал атмосферу, остался только стойкий хвойный запах… Случайные порывы ветра колышут ветви, стряхивая с них хлопья; тонкая взвесь распространяется в воздухе…

В ушах Александра звучат зловещие строки из «Евгения Онегина»:

Вот пять шагов еще ступили,
И Ленский, жмуря левый глаз,
Стал также целить – но как раз
Онегин выстрелил…
Пробили
Часы урочные: поэт
Роняет молча пистолет…

Жорж Дантес делает первый шаг; но вместо того, чтобы спокойно двинуться к барьеру, как Александр, он, парализованный охватившим его страхом, замедляет второй шаг, съеживается и стреляет, не целясь…