Тайный дневник Натальи Гончаровой

Мать же всеми доступными и невообразимыми способами старалась оттянуть наложение уз Гименея. Она томила его на медленном огне и нагромождала препятствия перед вратами счастья Александра. То она ссылалась на курс лечения, хотя сама понимала, насколько неубедителен сей довод; потом заявила, что ей необходимо на некоторое время уехать в деревню, чтобы продать семейное имущество, которое она недавно унаследовала, и, наконец, исчерпав все смехотворные уловки, она просто уперлась. Ей не нравилось, что выбор пал на Александра Пушкина; пусть его известность ей льстила, эстетически он совершенно не походил на искомый для меня идеал, а главное, его политическое положение внушало сильнейшее беспокойство. Этот союз, навязанный жизненной необходимостью, был мезальянсом.

Мать вела себя с Александром скорее как грозная деловая женщина, нежели как будущая теща. Она принимала себя за французскую аристократку XVII века: говорить о деньгах означало работать, что знати категорически возбранялось, иначе это стало бы нарушением священных традиций, и король лишил бы виновных всех привилегий.

– Видите ли, Александр, – говорила она, подчеркнуто растягивая каждый слог и переходя на тон жеманный и до крайности манерный, – мы сейчас переживаем временные денежные трудности!

Матери было стыдно. Она намеренно употребила этот выражение: ей было отвратительно признаваться, что наших доходов ни на что не хватало и мы отчаянно нуждаемся в деньгах.

– Мы ожидаем поступления доходов с земельной аренды из наших поместий, но нам пришлось столкнуться с весьма прискорбным запаздыванием!

Мать грезила вслух, наивно полагая, что Александр проглотит эти небылицы. Он пристально и недоверчиво посмотрел на нее с серьезным и сочувствующим видом, затем сказал просто и холодно:

– Я понимаю ваши затруднения, Наталья Ивановна: сколько вам надобно? Мне хотелось бы облегчить ваше положение, какую сумму вы желали бы, чтобы я вам одолжил?

Названная сумма оказалась непомерной; Александр постарался не выказать своего изумления. Тем не менее он подчинился этому шантажу; мать никогда не вернет ему долг.

– Помимо того, – уточнил Александр, – не беспокойтесь о приданом, мы перевернем традиции с ног на голову: приданое предоставит будущий муж! – завершил он со смехом.

С неожиданной дерзостью, несмотря на только что свершившееся финансовое чудо, мать вместо радости напустила на себя вид усталый и безнадежный.

Она желала продемонстрировать Александру, что всю жизнь приносила себя в жертву, экономила на всем, дабы преподнести дочери королевский подарок, который она давно себе воображала и безмерно желала: огромный роскошный стол, заваленный платьями, изящным дамским бельем, кружевами, лентами, разными безделицами, не говоря уж о перинах, простынях, подушках, скатертях и салфетках, расшитых золотой вязью, сплетающейся в инициалы НГ.

– Увы, – пожаловалась она, – за неимением средств я не могу щедро одарить мою дорогую дочь.

Я с восхищением наблюдала, как мать обильно льет крокодиловы слезы на свой корсаж. Александр уже все понял.

Сохраняя полную невозмутимость, он лишь процедил сквозь зубы:

– Мы позаботимся о приданом!

Мать не унималась: чувствуя себя в невыгодном положении, она решила переиначить дело, собрав целый букет слабостей «претендента» Александра.

– По правде говоря, Александр Сергеевич, до меня дошли совсем не радостные сведения.

– Что случилось?

– Мне сообщили, что ваше состояние оставляет желать лучшего и не сможет обеспечить Наталье достойную жизнь; я узнала, что у вас лишь десятый класс в «Табели о рангах», где их всего-то четырнадцать. Вы в самом хвосте списка! – заявила мать с продувным видом.

– У меня украли два ранга, – запротестовал Александр.

– Да, да, вы с присущей вам меркантильностью только и стремитесь поторговаться, – насмешливо отозвалась мать. – Мне также сообщили, что вы скопили множество карточных долгов; помимо этого, царь, кажется, сомневается в вашей благонамеренности; ходят слухи о ваших сомнительных знакомствах.

– Возможно, Наталья Ивановна, но все это уже в прошлом, отныне я стал новым человеком.

К нашему немалому удивлению, Александр повернулся ко мне и продекламировал:

…разврата
Я долго был покорный ученик,
Но с той поры, как вас увидел я,
Мне кажется, я весь переродился.
Вас полюбя, люблю я добродетель.

Мы с сестрами покатились со смеху. Но к матери, хоть и изумленной шутовством Александра, быстро вернулась вся ее серьезность.

Она все еще надеялась на возможное возвращение князя Мещерского. Его кандидатура по-прежнему навевала ей грезы: дочь княжна, она сама теща князя! Она неустанно сопоставляла две возможности: князь Мещерский, то есть знатность и богатство, и Александр – бедность и известность.

Когда она оказывалась в одиночестве перед своим псише, любимым ее местом для грез и мечтаний, то снова и снова погружалась в навязчивый бред: смотрела на себя в зеркало и, обращаясь к невидимым зрителям, жеманилась подобно записной кокетке: