Тайный дневник Натальи Гончаровой

– Александр, я слышу речь пресыщенного аристократа; можно подумать, вы опасаетесь моего соседства. Это «вы» отдаляет меня, оставляя в одиночестве, оно было проклятием всей моей жизни с родителями. Начиная с самого раннего детства, именно мать настойчиво навязывала его и сестрам, и мне самой. Называя нас на «вы», она как бы обеспечивала себе право не целовать и не обнимать нас; оно служило прекрасным поводом лишить нас своей любви и привязанности, которые, кстати, были ей совершенно неведомы. Если ей случалось обратиться к нам на «ты», то лишь для того, чтобы отослать в тень, предназначенную для прислуги; это был элегантный способ убрать нас из семейного круга, а главное – обозначить нашу незрелость. Всю жизнь «вы» было преградой, погрузившей мое детство и отрочество в одиночество, пеленой, сквозь которую я с трудом различала мир чувств и ощущений; я лишь догадывалась о существовании этого мира, но доступа туда мне не было. Я всегда мечтала встретить человека, которому могла бы ВСЕ РАССКАЗАТЬ: открыть свои страхи, надежды и мечты; признаться во всем, уйти от себя, смирить свой разум.

Знаете, Александр, для нас, русских женщин, возможность все высказать – это знак высшего блага.

Мне так хотелось бы разбить эту стену «вы», чтобы оказаться ближе; подруги в разговорах признаются в том же желании; но ВЫ внушаете мне робость и не даете выразить все, что я думаю; один ВАШ взгляд парализует меня, и я теряюсь.

Александр расхохотался.

– Вам смешно, и однако это правда; вот прямо сейчас я ощущаю расхождение между моей мыслью и моими словами; чтобы вы меня лучше поняли, я расскажу легенду об Аниме и Анимусе, может, вы ее знаете?

– Нет, нет, слушаю вас.

– Легенда гласит, что Анима безумно любила Анимуса; когда она оставалась одна и никто ее не видел, она чудесно пела, превознося любовь, которую питала к Анимусу. Однажды Анимус, снедаемый любопытством, захотел застать ее врасплох, но Анима заметила его и в ту же секунду замолкла навсегда…

– Чудесная и грустная история, – откликнулся Александр. – Но кто из нас Анима, а кто Анимус?

– Так вот, вы Анимус, а я Анима.

– С одним лишь отличием…

– Каким же?

– Вы-то не любите меня «безумно»!

– Верно, но, как я уже говорила, когда я высказываю мысли, которые кажутся мне глубокими, мой голос срывается; Александр исчезает, уступая место Пушкину!

– Картина и забавная, и скорбная; объяснитесь, прошу вас, – сказал Александр.

– Ваша слава поэта и мыслителя лишает меня дара речи.

– Вы преувеличиваете, Наталья.

– Нет, нет, это правда, мои слова искажают мою мысль; вы наверняка считаете меня простушкой! Когда я слышу, как вы беседуете с госпожой Россети или с госпожой Фикельмон, я чувствую себя смешной. Обе они владеют несравненным мастерством, их слова согласны с их мыслями, каждое словно мыльный пузырек, возникающий, раздувающийся и улетающий ввысь! Это просто чудо, я не могу оторваться от их губ, словно с них слетают одна за другой жемчужины четок. Я впадаю в настоящий экстаз, меня завораживает их воркование…

– Вы завидуете? – спросил Александр.

– Да, я не устаю смотреть на них и слушать, это волшебные мгновения; меня обволакивает мягкий речитатив, я даже не стараюсь уловить смысл их речей, да меня это и не интересует. В сущности, они не говорят, а поют! Иногда, конечно, им случается сказать глупости, но они щебечут их с таким очаровательным трепетом, что я совершенно пленяюсь.

– Не стоит сравнивать себя с ними, Наталья, ведь им посчастливилось получить привилегированное образование: их культура – плод многих поколений.

– Я завидую тому, как вы обмениваетесь с ними мыслями. Я тоже желаю такого всеобъемлющего и настоящего общения с вами. Я понимаю, что строю иллюзии, но мечтаю об этом. Нам бы следовало забыть про наше детство, отрочество и юность.

– Что именно, в сущности, вы ставите мне в упрек?

– По правде говоря, я думаю, что вы злоупотребляете своей ученостью, чтобы убедить меня в своей правоте; будьте скромнее. Станьте tabula rasa, как говорят философы; будьте проще! Скорее всего, от вас это потребует усилий, ведь ваша чисто мужская природа стремится во всем и всегда брать верх. Когда вы устаете говорить со мной, то, желая положить конец разговору, вы оглушаете меня историческими аргументами или же литературными отсылками; вы даете понять, что не грех бы мне вернуться за школьную парту! Александр, лишь вашим очаровательным мыслительницам, вроде госпожи Александры Россети, дозволено спорить с вами, а то и переубеждать; она даже осмеливается подвергать вас суровой критике и заставляет переписывать черновики!

– Вы придаете этим дамам слишком большую важность, – возразил Александр. – Они всего лишь доброжелательные критики.

– Вы решительно ничего не понимаете!

Отчаявшись, я записала тогда на листке бумаги, который всегда прятала:

Он смотрит на меня, но не видит.
Он слушает меня, но не слышит.
Он говорит со мной, но не вступает в разговор.
Я знаю, что однажды покину его.