В сущности, меня пытаются выхолостить… скоро я стану умственным кастратом! – с самым серьезным лицом пошутил Александр. – Часто у меня случаются приступы настоящего ужаса: когда я пишу, то спрашиваю себя, не стоит ли кто-то у меня за спиной, подглядывая за каждой строкой. После любого имени существительного, глагола или прилагательного я так и жду, что в конце фразы на меня обрушится нож гильотины. Бывает, что я переписываю свои тексты: если мои герои слишком мятежны, я выбираю самое мягкое словечко, дабы не задеть августейшую власть; если высказывают скептицизм в отношении религии, если они богохульники или атеисты, я нахожу им извинения и даю понять, что они стоят на пути искупления!
И наконец, если они циничны и жестоки, я стараюсь сделать их более человечными или придумываю для них смягчающие обстоятельства, намекая на несчастливое отрочество, беспутную юность, родительское отступничество.
Мне стыдно, но жить-то надо; выбор прост: чтобы поддерживать семью, обеспечивать существование, достойное моего имени и репутации, я должен, подобно Галилею, отказываться, отрекаться и отступаться.
История, конечно, назовет меня трусом, но, ежели вам так угодно, пусть Земля будет плоская, а солнце встает на западе и закатывается на востоке…
– Я искренне вам сочувствую, Александр; я и вообразить не могла такое давление, такую постоянную зависимость. Я благодарю вас за то, что вы поделились со мной тайнами того, как рождается литературное произведение! До сих пор, читая книгу, я никогда не представляла, какие отношения связывают писателя с его созданиями.
После этого разговора я вернулась к себе в спальню и уже собиралась лечь в постель, когда увидела, как мне под дверь скользнул конверт; я открыла его и прочла: