Тайный дневник Натальи Гончаровой

– Вы мать моих детей. Эти женщины – всего лишь мимолетные интрижки, они питают мое воображение, и не более. Вы просто не понимаете, Наталья, что они только источники вдохновения… Между прочим, они и сами это прекрасно знают, никаких планов на будущее я с ними не строю. Наталья, я люблю человечество, я люблю жизнь, но моя муза – это вы!

– Выходя замуж, я думала обрести свободу, порвать с удушающей родительской атмосферой. Но стало только хуже: я должна заниматься домом, детьми, прислугой, приемами, на мне куча обязанностей, и все это мне совершено чуждо. Мой брак не по любви и не по расчету, а по обстоятельствам.

– Вы опять-таки преувеличиваете, Наталья. Ваши хозяйские заботы в нашем доме ничтожно малы. Это я разбираюсь со всеми ежедневными делами, у вас есть слуги, кучер, кухарка, горничная, кормилица, Светлана, которая занимается нашими детьми. Вам остаются только хлопоты о вашей красоте и вашем гардеробе. Что до приемов, то все угощения доставляет ресторатор. Единственное, что вам остается сделать, – это написать приглашения, какой тяжкий труд!

Александр прекрасно устроил свою жизнь поэта, мне не в чем было его винить. Он ссылался на профессиональные встречи с друзьями, необходимые, как он утверждал, для обсуждения идей и критического разбора его произведений.

Я прекрасно знала, что он лгал: он продолжал пить, играть и посещать женщин легкого поведения. Если он не мог насытиться постельными радостями дома, то устремлялся растратить накопившееся силы в самые сомнительные трактиры Москвы или Санкт-Петербурга, список которых слишком скучен, чтобы его здесь приводить; он был постоянным посетителем Мещанской улицы, известной своими борделями, от самых низкопробных до самых шикарных. Он все чаще проводил вечера с друзьями и возвращался под утро.

Он, потомок дворянского рода, оставившего свой след в истории, обожал «окунаться в народ» и заканчивать ночь в подозрительных местах, где водился люд странный и опасный. Возможно, будущие герои его романов?

Когда ему хотелось разыграть из себя Вельможу, в прямом и переносном смысле этого слова, он отправлялся в закрытый круг игроков, называемый «Английским клубом», и именно там, увы, проигрывался и влезал в долги. Вначале я делала вид, что верю ему, и высказывала сочувствие к столь поздним трудам, которые, повторяясь столь часто, не могли не утомлять… Мне казалось, что он поймет мои намеки, становившиеся все более прозрачными и красноречивыми, но он будто не слышал и вел себя все более независимо.

Я пыталась понять его и найти ему извинения: он всегда вел совершенно свободную жизнь; холостяк, не знавший никаких обязательств, он не привык давать кому-либо отчет в своих действиях; дома он ходил кругами, как лев в клетке, и мечтал только об одном – вернуться в пьянящие просторы дикого раздолья.

Со всем смирением я начала понимать, что отныне мне предстоит делить свое существование с гением, вызывающим всеобщее восхищение, и я должна волей-неволей принять эту судьбу.

Мало-помалу наша супружеская жизнь становилась все приземленней, беседы все реже, и сводились они к обмену несколькими короткими фразами, касающимися повседневных дел: еды, питья, сна, здоровья детей и их образования.

Давшая нам суровое спартанское воспитание мать и постоянное отсутствие отца, а затем его безумие приучили меня вести беседы с самой собой.

Что до моих сестер, смыслом их жизни были пышность и показной блеск.

Мои посещения балов, концертов, театра давали мне жизненно необходимый глоток чистого воздуха; Александра все это мало привлекало.

Иногда меня охватывало чувство вины, как если бы, не желая видеть рядом Александра в эти моменты счастья, я исключала его из своей жизни. Но позже я, напротив, стала радоваться его отсутствию и начала входить во вкус собственной независимости!

Александр, слишком рано присвоив мою юность, сковал ее всевозможными узами. Время подминало меня и перемалывало.

Я всегда жила с опережением, словно кто-то решил ускорить ход моей жизни: стала подростком, не побыв ребенком, женщиной, не побыв девушкой, матерью, не побыв женщиной.

Меня целиком поглотило столь быстро наступившее ощущение себя матерью; мне даже не оставили тех бесконечных мечтаний, которые позволяют нам восстановить силы, чтобы встретить завтрашний день: я беременела почти каждый год!

Я предпочитала рассказывать сама себе всякие истории, а еще лучше – ускользать из мира Александра, подменяя его своим собственным.

Лежа в своей кровати, в спальне, соседней с комнатой моего мужа-поэта, я уносилась вдаль, чтобы воссоединиться с героями и героинями театральных спектаклей или французских романов, которые я читала тайком, пока муж был в отъезде, или же ночью. Он очень огорчался, видя, что я читаю произведения Бальзака, Мериме или Гюго, а не «Историю Пугачева», «Капитанскую дочку» или «Медного всадника»… Вот в такие моменты я ему и изменяла!