Тайный дневник Натальи Гончаровой

Мне много раз пеняли, что я проявляю мало интереса к его поэзии и прозе, и это верно. Сочинения Александра не привлекали меня, оставляя равнодушной. Я предпочитала французских авторов, они были намного увлекательнее.

Однако я была хорошей матерью и, как бы это ни выглядело со стороны, очень верной супругой – в отличие от него!

Нельзя обязать женщину любить мужчину под тем надуманным предлогом, что он ее муж…

Я не лицемерка, я не могу притворяться, что люблю; я была покорной женой, Александру надлежало довольствоваться моим телом, но мой дух и разум принадлежали только мне.

Я реалистка и прекрасно знала о многочисленных похождениях Александра, и моим единственным утешением оставалось то, что в его гареме я была фавориткой!

В городе, на балах и концертах я была его роскошной куклой, которую он выставлял напоказ, желая, без сомнения, вызвать зависть других мужчин, а главное, почваниться своим трофеем. Дома я была лишь постельной напарницей, которую ему не терпелось оседлать что днем, что ночью, – он был ненасытен.

Александр царил, гувернантка воспитывала, домоправительница надзирала за хозяйством, мне же не оставалось места. Я сознавала, что как мыслящий человек я для него не существую, и он ясно давал мне это понять. Однако я ведь получила прекрасное образование: Олимпа де Будри открыла для меня мир литературы, она добивалась глубокого понимания, задавая мне пересказывать целые главы из романов Шатобриана или Бальзака. Я должна была давать краткие оценки главным персонажам и доказывать, что я разобралась в их психологии; значит, я не была полной дурочкой, какой меня угодно было выставлять. Я владела французским, мне посчастливилось изучать начала философии с моим учителем мсье де Лафайетом. Я брала уроки хореографии с самого раннего детства и чудесно танцевала.

Александр не упускал ни единой возможности принизить меня и ранить.

Когда он работал, я всячески старалась его не потревожить, уводила играющих детей, чтобы они не его не отвлекали.

Александр часто упрекал меня в том, что мне безразличны его труды, и я стала расспрашивать о его творениях; однажды у нас состоялся весьма резкий разговор:

– Вы закончили вашу поэму? – осторожно начала я.

– Нет, – сухо ответил он.

– О чем она?

– Вы все равно ничего не поймете, и поэзия вам чужда.

– Вы преувеличиваете, – сказала я.

– А что вас интересует, кроме платьев, лент и шляпок?

– Если бы вы меня научили, как когда-то обещали, полагаю, я смогла бы оправдать ваши ожидания; что бы вы ни думали, я не совсем глупа. Когда вы за мной ухаживали, то посылали мне очень красивые любовные письма и чудесные стихи; а ровно с того дня, как мы поженились, как ни странно, я не получала более ничего или какую-то малость. Можно подумать, что вы иссякли, как дерево, лишившееся соков! Ну конечно, вы бережете свое перо и все остальное… для новых побед! – добавила я, сознательно подначивая его.

Смущенный Александр не знал, что ответить.

– Если бы вы были графиней Фикельмон или генеральшей Хитрово, мы могли бы побеседовать, но, повторяю, вы же ничем не интересуетесь.

– Вы ошибаетесь, Александр, например, могу открыть вам маленький секрет: я прочла вашу «Историю Пугачева»; как видите, я не так невежественна, как вам угодно думать.

Удивленный Александр вытаращил глаза.

– И что? – сказал он.

– Так вот, – заявила я, нарочно потянув время… потом встала из-за стола, сделав вид, что кое-что забыла, вернулась обратно, по-прежнему не торопясь с ответом.

– Ну же! – потерял терпение Александр.

– Так вот, ваша «История Пугачева» очень скучна. Любопытно, – насмешливо добавила я, – вы назвали свое творение «История Пугачева», а вот Истории там нет!

– Как это – нет истории?

– Там всего лишь череда сражений, перечисление городов, которые были осаждены, взяты, отбиты, освобождены, покинуты; украденные или перевезенные вражеские пушки, кровавые убийства. Короче, нет никакого действия, одна суета. Что до главного героя, Пугачева, он больше похож на бродячего убийцу, чем на идеалиста, провозглашающего идеи свободы, равенства и братства, как столь любимые вами французские революционеры.

Александр был очень смущен и растерян. Он не понимал, должен ли оскорбиться моей литературной критикой или же очевидными намеками на его многочисленные похождения с женщинами.

– Ни один персонаж не привлек моего внимания. Ваш Пугачев, возможно, и бунтовщик, но у него нет ни души, ни закалки Дантона или Робеспьера; кстати, он немного походит на вас. Он даже не понял, – добавила я коварно, – почему народ восстает против несправедливости дворян и гнета сильных мира сего.