Тайный сообщник

Кок сказал, что считать он умеет не хуже других, даже без пальцев, а ежели и с пальцами, так это чтобы проверить результат, хотя и так не ошибается. При уборке со стола, поведал Лоули, теперь обнаруживается больше столовых приборов, чем было роздано им или юнгой перед кормежкой. То вилка лишняя появится, то ложка, изредка вилка и ложка разом, и почти всегда – тарелка. Не стоит понимать так, будто он жалуется на избыток работы. Мыть посуду за матросами – его обязанность, так в договоре написано. Вот только с того дня, как несчастный Джим Бентон пропал за бортом, едоков на одного меньше, а грязной посуды, получается, сколько и было. На камбузе приходится кормить восемь человек, и вряд ли им пристало откалывать такие штуки. Вверенное имущество кок содержит в полном порядке, потому как отвечает за него, все регулярно пересчитывает, а матросы, стоит ему спиной повернуться, норовят что-нибудь из посуды на стол выложить да запачкать – разве ж это годное дело? Небось хотят, чтобы он поверил, будто…

Тут кок умолк и уставился на меня, а я смотрел на него, не зная, к чему он клонит, но уже догадываясь. В его рассказе я не нашел ничего интересного, а потому сказал, чтобы он сам разбирался с матросами и не лез ко мне со всякой чепухой.

– До того как они рассядутся, сосчитай тарелки и вилки-ложки и скажи, что больше ни одной не дашь. А когда поедят, пересчитай и, если не сойдется, выясни, кто созоровал. Это будет один из сидевших за столом, кто ж еще? Ты же не салага, десять лет ходишь… или одиннадцать? Мне ли тебя учить, как отбивать у парней охоту к дурацким розыгрышам?

– Если застукаю, – мрачно пообещал кок, – даже помолиться не дам, сразу воткну ножик.

Вест-индские ребята любят про ножики болтать, особенно когда перепуганы до смерти. Я его не стал отговаривать, а вернулся к чистке латунных шестеренок механического лага и смазке их осей посредством перышка.

– А не проще ли, сэр, в кипятке их промыть? – спросил Лоули этак услужливо, смекнувши, что выставил себя дураком.

Два-три дня я не слышал про лишние тарелки и ложки, однако рассказ кока запал мне в голову. Было ясно: Лоули внушил себе – хоть и нипочем не признается в этом, – что Джим Бентон вернулся на борт. В хороший день, когда набиты попутным ветром все паруса и море нежится под солнышком, умиротворенное, точно закусившая канарейкой кошка, такая история кому угодно покажется чепухой. Но вот кончается первая вахта, а ущербная луна еще не взошла, и вода – как густое масло, и кливера висят крыльями мертвой птицы – тут-то и берет тебя жуть. Не раз я вздрагивал и резко оборачивался на плеск, будто не выпрыгнувшую из воды рыбу ожидал увидеть, а торчащую голову с закрытыми глазами. Поди не только у меня в такие вечера душа была не на месте.

Однажды на склоне дня матросы обновляли клетневку на шкентелях кливер-шкотов. Вахта была не моя, но я стоял рядом и приглядывал. На палубу поднялся Джек Бентон и полез под якорь искать трубку. Выглядел он неважно – лицо исхудалое, глаза – как холодные стальные шарики. Он совсем замкнулся в себе, словечка лишнего не обронит, но работал справно, и никто на него не жаловался. Правда, мы все гадали, когда его наконец отпустит тяжкая скорбь по брату. И вот он сидит на корточках и шарит ладонью в закутке. Находит, встает – и в руке две трубки.

Как же так? Я прекрасно помню: одну он бросил в море рано поутру, когда унялся шторм. А она снова здесь, и вряд ли Джек держит под якорем запас трубок. И вот он стоит столбом и смотрит на эти трубки; я же замечаю: цвет лица у него бледно-зеленый, точно у пены на мелководье. Может, ему трудно отличить свою носогрейку от братниной? Так ведь нет: я от него меньше чем в пяти ярдах, вижу, что одну из трубок давеча курили. Чашечка блестит там, где ее потерли пальцы; на костяном мундштуке бледный след от зубов. А вторая трубка напиталась влагой и потрескалась – и даже как будто чуток позеленела от водорослей.

Когда я отвел взгляд, Бентон украдкой сунул мокрую трубку в брючный карман и пошел подветренным бортом на корму, прочь с моих глаз. Я пролез под растянутым для оклетневки шкотом и нашел местечко, чтобы наблюдать, чем занимается под фока-стакселем Джек. Не замечая меня, он что-то искал. Вот трясущейся рукой подобрал футовой длины погнутый стальной стержень – мы крутили им рым-болты и держали его на грот-люке. Непослушными пальцами вынул из кармана кусок марлиня и привязал к железяке трубку. Не хотел, чтобы она отвалилась и поплыла, а потому на совесть поработал: весь шкертик извел на тугие витки, свободный же конец завязал на штык и вдобавок сделал контрольный узел. Убедился, что затянуто накрепко, после чего украдкой пробежал взад-вперед по палубе взглядом и отправил трубку с грузом за борт. Да так аккуратно уронил – я даже всплеска не услышал.

Если и имеется на шхуне любитель розыгрышей, то его проделки предназначены не для кока.