– Марина! – он впервые произнес это имя вслух, хотя оно все время вертелось в голове. Пошатываясь, словно пьяный, он пошел за ней, едва волоча ватные ноги. Она стояла среди лип в летнем светлом платье и смотрела куда-то в сторону. Он подошел к ней очень близко, так близко, что почувствовал запах её волос. Она молчала и, как ему показалось, не дышала. На какое-то мгновение ему показалось, что он слышит удары её сердца.
– Я, – голос его сорвался на сип. Он закашлялся. Потом он взял ее руку в свою огрубевшую ладонь и сжал ее. – Я должен был бы сказать тебе кое-что. Но… – Он замолчал на какое-то время, чтобы снова услышать ее сердце. Он стал считать удары про себя.
– Ты что делаешь? – спросила она очень тихо.
– А ты?
– Я слушаю, как бьется сердце.
– Чье?
– Твое.
– И ты его слышишь?
– Да.
– И я слышу.
Он мягко притянул девушку к себе и так же мягко обнял за плечи, касаясь щекой ее почти невесомых волос, от которых в голове все затянуло пеленой. Он уже стал терять почву под ногами, но устоял. Она медленно отстранилась от него, но руки не отняла.
– Не провожай меня, я прошу тебя. – Голос ее звучал мягко, словно рождался где-то далеко в глубине ее души.
– До свидания! – Он уже взял себя в руки. До него дошло, что он и так зашел слишком далеко и получил слишком много. Даже через край.
Она неслышно растаяла в темноте, оставив после себя запах своих волос и прикосновение руки. Он не стал возвращаться на берег, время было позднее. В дом тоже не хотелось идти, но как он ни сопротивлялся, ноги потащили его к стариковскому дому.
В темноте он наткнулся на коня, бродившего вдоль заборов. Конь за версту услышал шаги, но продолжал стоять, как и стоял, у изгороди, где росла сочная молодая трава. Мишка подошел к животному и потрепал за гриву. Конь фыркнул и потряс своей густой шевелюрой. Обнюхав его карманы, он прошелся мягкими губами по рукам и, ничего не найдя в них, побрел вдоль забора. Больше всего на свете Михаил любил коней. Он посмотрел на звёзды, и ему вдруг показалось, что в эту майскую ночь их как никогда много. Отыскав самую яркую звезду, он что-то прошептал про себя и, как пьяный, побрёл домой.
Пришедшее лето всегда кажется бесконечным, но как скоротечны его дни, счёт которым даже не замечаешь. Потому что жизнь наполняет их не только делами, но желаниями.
У него все горело в руках. В груди словно подожгли факел. Ни одной секунды он не мог прожить без мысли о Марине. Если бы не пчелы, бросать которых было никак нельзя, он сорвался бы и ушел пешком, среди ночи или в дождь. Ничто не удержало бы его. Пропадая среди сопок, он уже не мог просто сидеть или бродить. Всё, что бы он ни делал, к чему бы ни прикасались его руки, окрашивалось вдохновением, какого он не испытывал очень давно. Ее мягкое, светлое лицо незримо улыбалось ему, где бы он ни был. Сквозь пространство он неустанно говорил с ней, иногда забывая, что мир груб и очень жесток, а жизнь сурова и прозаична, и в ней надо выживать. Однажды, возвращаясь от солонца, он вышел прямо на оленуху. Матка спокойно стояла на краю лесной поляны и смотрела на него. Все было как в сказке. Михаил растерялся. Рядом безмятежно бегало создание, усеянное желтенькими пятнышками на темно-коричневой спине. Он впервые увидел своими глазами детеныша изюбра. Теленок так неловко передвигался на неимоверно длинных, до смешного толстых в суставах ногах, что, казалось, они надломятся и олененок упадет.
Он повернулся и пошел обратно, крепко вцепившись в цевье дробовика. В следующую секунду он обернулся и вскинул ружье, но поляна была уже пустой.
– Пусть так, – вздохнул он и пошел дальше.
Он понимал, что долго витать в облаках он не сможет и когда-нибудь снова упадет в грязную лужу, название которой жизнь. И там будет всё, и слёзы, и кровь, и ненависть. Мишка чаще стал бывать в Никольском, подолгу оставляя пасеку и пчел на самотек. Ему приходилось разрываться, но по-другому он уже не мог. За это время ничего существенного на пасеке не произошло, если не считать нового сруба для домика, который уже стоял под крышей. Пчелы трудились, трутни множились, матки сеяли расплод, успевая собирать компании и роем вылетать из гнезда.
Вася превратился в хорошего охотничьего кота. На правах хозяина пасеки он добросовестно охотился в прилегающей округе, завалив весь чердак птичьими перьями. А Куцый стал похож на настоящую собаку. Правда, хвост у него так и не вырос. Несколько раз из-за своей бестолковой головы он едва не попал под копыта проезжавших пастухов, а один раз чудом вывернулся из-под смертоносных клыков секача.
Наконец-то на пасеке появился конь. Мишкина давняя мечта сбылась. Конь был не очень высокий, но хорошо сбитый. Местных кровей молодой мерин гнедой масти. Он произвел на Мишку самое хорошее впечатление. Конь знал, что такое телега и сбруя, и давал себя седлать. Это было то, что нужно в тайге. А произошло всё само собой, и погнал бы Чапай совхозный табун другой дорогой, так и остался бы Мишка безлошадным.