Таёжная повесть

Напоив незваных гостей чаем, Мишка вдруг ни с того ни с сего выкатил пузырь «сэма». У гостей развязался язык, и тогда он по-простому поведал главному коневоду свою проблему. Пока вели разговоры, с табуном управлялись никольские пацаны, свободные от занятий в школе, и за первой бутылкой появилась вторая. Чапай смотрел маленькими хитрыми глазками, уже затянувшимися легким дурманом, соображая, как обстряпать дельце повыгоднее. Конечно, в табуне были неучтенные кони, а тут такая возможность заработать.

– Ладно, Мишка, – наконец решился Чапай. – Ты мой тезка, отказать не могу. Да и коней ты любишь, знаю. Есть для тебя конёк добрый. За это гони мешок сахара. – Он махнул корявыми, покалеченными теми же конями руками и допил последнюю стопку, с трудом протолкнув её в рот. Его и без того сморщенное лицо перекосило, как старый забор. – Но уговор наш такой, не болтать. Он и телегу знает, и выстрела не боится. В общем, то, что надо.

Чапай махнул рукой, и через десять минут заузданный мерин с наглой мордой уже тряс гривой перед пьяными мужиками. Прямо с крыльца Чапай ловко, несмотря на пенсионный возраст, взлетел на неосёдланного коня и дал хороший аллюр вокруг пасеки.

Михаил был в восторге, но сам на коня не полез. В довесок он снабдил Чапая еще одной бутылкой самогонки, на что взамен выпросил временно седло. Потом он отвел коня к забору и привязал к столбу. Обнюхав одежду и руки своего нового хозяина, конь фыркнул и тут же навалил хорошую кучу, прямо у калитки. С этого момента общий язык был найден.

Имя долго не придумывалось. Но потом оно пришло само на ум: «Раз за мешок сахара, быть коню Мешком». А тому хоть бочкой, лишь бы овса давали, ну и дымокур делали.

Конь был чудной. Мог испугаться листка белой бумаги, если вчера его на месте не было. Ну, а чучел, которых Мишка наделал по дорогам и тропам вокруг пасеки, чтобы тот не ушел чего доброго, он боялся панически, доводя до слезного смеха хозяина. Любая, самая крутая, сопка была плевым делом для Мешка. Конь только кряхтел и от понуканий шел еще быстрее, попердывая в такт ходьбе. Спускаться не любил. Чувствуя себя полноправным членом коллектива, он всегда требовал своего, положенного ему как коню, и если к вечеру не было дымокура или овса в тазике, мог, как слон, зайти в дом и навалить там кучу прямо на пол.

После табуна пасека была раем для Мешка. У него даже была своя резиденция вокруг пасеки. Там он создал целый «город» с лёжками, чесалками и купалками; конь жил полноправной жизнью свободного гражданина, регулярно получая пайку овса или соленой горбушки. На точёк Мешок не заходил, зная, что там живут летающие, очень злые мухи. Они сразу научили его дорожному движению.

По вечерам Михаил садился на крылечке, щурясь от вечернего солнышка, и наслаждался жизнью. Гладил Васю, дразнил Куцего и потягивал чай из своей любимой кружки. Весь «народ» собирался в одно и то же время во дворе, забавляя своей наивностью хозяина. Из кустов вылезал Мешок. Подойдя к ручью, он подолгу пускал пузыри в чистой воде, словно цедил ее сквозь зубы. Потом долго смотрел куда-то вдаль, и вода капала с его бороды.

– Не пасека, а зоопарк, – смеялся Михаил и доставал положенные лакомства. Животных нельзя было обманывать, хотя само лакомство и было обманом, благодаря которому конь не уходил далеко от дома и давал зауздать себя всего за полтазика овса. Собака за корку хлеба бежала за человеком всю свою жизнь.

Даже Вася за рыбу мог исполнить любую арию «Кота в сапогах». Выходило, что весь мир, который он создал с таким трудом, держался на обмане. На святой лжи. Но, наверное, было и то, о чём Мишка не думал, и быть может, и не догадывался: о той любви, которую он испытывал к каждому из этих существ в отдельности, и в целом, и это и было той связующей нитью, которая крепче всего удерживала их рядом с ним. Среди всего этого он всё чаще думал о своей женщине, о которой уже не мог не думать. Было ли обманом его чувство к ней, и что было тем связующим звеном между ними; об этом он еще ничего не знал, полагая, что время все скорректирует. А в Никольском уже каждая собака знала об их отношениях, и он понимал, что нужно что-то предпринимать.

Куцый первый услышал завывание двигателя, вытянув по привычке вперед морду, ставшую еще наглее за лето. Его грозное рычание говорило о том, что он уже не щенок, и готов постоять не только за себя, это был хозяин этого места. Куций внимательно следил за приближающейся незнакомой машиной, своей вздыбленной холкой показывая, что готов встретить неприятеля во все клыки. Кто-то месил грязь на «шестьдесят шестом».

«Хорошая машина. Вездеход. Два моста, лебедка». О такой можно было только мечтать. Сперва он решил, что едет Морозов проверять пчел, а заодно и попить самогонки. Но машина оказалась не из пчелосовхоза. В районе их было не так уж и много, и понять это не составляло большого ума. Потом он узнал никольскую машину.

Не любил Мишка всяких бродяг, старающихся залезть в самую глушь. Да и выходило так, что все проезжали через его пасеку.

Он прошел в дом и спрятал дробовик.