После пережитого не хотелось оставаться на пасеке, надо было хоть немного расслабиться, развеять накипевшие чувства. Забыть о от навалившихся комом проблемах, которые все больнее вырисовывались в его сознании. Он поймал себя на мысли, что испытывает досаду. Слова визитёра задели его за больное место, он действительно влип в чужую историю, которую сделал своей, и это его больше всего злило. А ещё он не знал как правильно поступить, ведь у него был выбор. Он действительно мог отойти в сторону, перетерпеть, да просто сделать вид, что ничего не происходит, и время само всё наладит. Однако, за этими мыслями он ясно увидел ухмыляющееся лицо бывшего, кому такое поведение было только на руку. Собственно, за этим он и приезжал, наверняка. Зародить в сомнение, и оно словно червь со временем, действительно, сделает своё дело. Михаил поразился тому, как легко впасть в жалость к самому себе, особенно когда манипулируют чувствами. Всё это было так ново для него, и в то же время так знакомо, если брать во внимание любимую его русскую классику. Ведь он был учителем литературы. Но в том и было дело, что в жизни она не помогала, и всё, что ему предстояло сделать, он должен был и понять, и совершить самостоятельно.
Его удивляло и то, с какой скоростью расползались по селу сплетни о его личной жизни. Не прошло и недели, как он решился и сделал ей предложение. Он долго не хотел признаваться самому себе, что уже давно живёт одной жизнью с Мариной. Вместе с ней переживает, делит радость и печаль. То, что он чувствовал к ней, несправедливо обиженной судьбой, заставляло переживать. Наконец, после теплых встреч и невыносимых разлук, когда он уезжал на пасеку, до него дошло, что без неё он уже не сможет жить по-старому. А пустить отношения на самотек было не в его правилах. Да и не он один засматривался на Марину. Удивляло его и то, что такая яркая женщина, мимо которой не прошел бы, не оглянувшись, ни один мужчина, выделила именно его.
Конь словно чувствовал, чего от него хотят. Как танк взбирался по заросшему распадку, проявляя невиданную выносливость и упорство. Огромные выворотни, промоины, густая трава; он как будто не замечал этих преград на своём пути. Мешок шёл, не останавливаясь, стараясь во всём угодить своему хозяину, хотя сладкая трава так заманчиво щекотала ему ноздри. Все тропки ему уже были хорошо знакомы. Краем глаза он косил на того, что сидел сверху, не забывая выбирать дорогу полегче. Спать на Мешке было чревато. Он мог в любой момент шарахнуться от незнакомого предмета, даже камня, вывернутого кабанами. Особенно ночью. Мешок панически боялся даже собственной тени. Все внимание конь переключал на длинную железную палку, которая всегда вселяла ужас в его ранимую лошадиную душу. Едва раздавался неслышимый металлический щелчок, как Мешок врастал в землю и замирал. Если бы у него имелись руки, то он обязательно закрывал бы ими уши. Однако к выстрелам он привык быстро.
Когда конь стал уже чертить мордой крутой склон, Мишка слез и повел его в поводу. Выход физической силы снял немного напряжение. Он уже решил, что ему срочно надо оказаться в Никольском. Какое-то тревожное предчувствие говорило ему, что он срочно должен увидеться с Мариной.
На пасеке было полно работы. Несколько семей нуждались в хорошей ревизии. С начала сезона он прозевал несколько роёв, а в его положении такое было недопустимо. Но все это было мелочью, о которой даже не хотелось думать. Он хотел увидеть свою женщину. Только с ней он чувствовал себя спокойно. Он знал, что там его всегда ждали. Когда он приезжал, дети вешались на руки, не давая ступить и шагу. Мишка смеялся и дразнил их, придумывая им самые необычные прозвища. Конечно, это была не первая любовь в его жизни, но она стоила всего того, что ему довелось пережить в прошлом. Возможно, что всё это было обязательным испытанием, без которого встреча с Мариной уже не воспринималась бы как награда. Он понял, что она последняя, и чувства к ней были самые сильные, и наверное, больше никогда не повторятся. Очаг. Семья. Дети. Пока все это стояло на втором плане, хотя имело немалое значение в будущем.