Так шли мы к победе

Мы возвращались из Елгавы. Хлебников беспрерывно шутил, громко декламировал стихи, словно стараясь подавить душевную тревогу, навеянную встречей со смертью и видом разрушенного города. На окраине путь нам преградил опущенный шлагбаум, установленный для предотвращения самовольных поездок в город, где шли бои. У шлагбаума стоял боец с забинтованной головой. Левая рука его покоилась на перевязи. Увидев двух генералов, он правой рукой стал торопливо подымать толстый ствол березы, служивший шлагбаумом, и одновременно поддерживал автомат. Бревно со скрипом пошло вверх. Шофер включил скорость и плавно двинул наш открытый вездеходик вперед. И вдруг что-то заскрежетало за моей спиной, и тут же раздались стон и звук сильного удара. Я удивленно оглянулся. Между мной и сидевшим сзади Хлебниковым лежало бревно. Взглянув на смертельно бледного и морщившегося от боли красноармейца, я все понял: он не удержал тяжелое бревно и, стараясь предотвратить его падение, ухватился за веревку раненой рукой, что причинило ему невыносимую боль. Словом, бревно рухнуло вниз со всей силой и только чудо спасло нас от нелепой смерти. Я медленно вылез из машины и подошел к замершему бойцу. В его глазах стояли слезы. Стараясь улыбнуться, положил руку на его плечо.

— Ничего, ничего, товарищ, все в порядке, — успокоил я солдата и, повернувшись к подбежавшему адъютанту, готовому, кажется, наброситься на виновника происшествия, строго добавил: — Раненый не мог удержать шлагбаум. Его вины здесь нет…

Больше я не мог ничего сказать и, молча сев в машину, махнул рукой: «Вперед!»

Некоторое время ехали молча. Вдруг за спиной под мягкий рокот мотора зазвучал по-прежнему бодрый голос генерала Хлебникова:

— Иль чума меня подцепит, иль мороз окостенит, иль мне в лоб шлагбаум влепит непроворный инвалид…

Пушкинские строки настолько соответствовали случившемуся с нами нелепому происшествию, что это развеселило меня. Я расхохотался, и досаду как рукой сняло: чего не бывает на фронте?

Я рассказал подробно о таком, в сущности, незначительном эпизоде из наших фронтовых будней только затем, чтобы показать читателю, какое удивительное самообладание, неистребимый оптимизм и чувство юмора были присущи славному соратнику Чапаева и моему замечательному боевому другу Николаю Михайловичу Хлебникову. Он до конца войны был самым желанным моим спутником в скитаниях по фронтовым дорогам.

На командный пункт фронта мы возвратились в конце ночи, но ни Леонов, ни Курасов, ни другие находившиеся на месте генералы почему-то не ложились отдыхать. Обычно они имели такую возможность именно в это время. «Что-то, видимо, произошло необычное», — подумал я и, поздоровавшись, попросил Курасова доложить общую обстановку на фронте.

Но Владимир Васильевич вдруг вытянулся передо мной во весь свой богатырский рост и торжественным тоном произнес:

— Товарищ командующий фронтом! Разрешите горячо поздравить вас с присвоением вам звания Героя Советского Союза! — И он протянул мне телеграмму, в которой сообщалось об Указе Президиума Верховного Совета СССР.

Я был настолько взволнован, что, не находя подходящих слов, молча пожимал руки поздравлявших меня товарищей. Кому не приятно сознавать, что ты честно выполняешь свой долг перед Родиной!

Потом выяснилось, что «именинник» не я один. Леонов и Курасов удостоились полководческих орденов: первый — ордена Кутузова I степени, а второй — ордена Суворова I степени. Я горячо поздравил их. Орденом Суворова I степени был награжден и Н. М. Хлебников.

По такому случаю наши штабные хозяйственники подготовили скромный ужин с несколькими бутылками трофейного вина. А я ради такого выдающегося в моей жизни события приказал адъютанту вынуть две бутылки армянского коньяку, присланные мне земляками. Однако, прежде чем сесть за стол, я попросил Курасова сообщить мне обо всем происшедшем на фронте за мое отсутствие. О положении в 51-й армии было уже известно. События во 2-й гвардейской армии тоже развивались в нашу пользу. Контрудар танковой группировки противника ослабел. Выход нашего 1-го танкового корпуса к району контрудара окончательно снял угрозу, нависшую над левым флангом армии Чанчибадзе. 43-я армия в ожидании контрудара стремилась во всей своей полосе поскорее пробиться к реке Мемеле и закрепиться на ней. По сообщению штаба латышской партизанской бригады Отомара Ошкална, к юго-востоку от Риги наблюдалось интенсивное движение пехоты, артиллерии и танков. Генерал Н. Ф. Папивин, внимательно слушавший начальника штаба, добавил:

— Летчики тоже докладывают об этом.

Это сообщение окончательно убедило нас в том, что со дня на день южнее Риги противник нанесет контрудар. 6-я гвардейская медленно продвигалась к Риге вдоль левого берега Даугавы.