Полной неожиданностью для меня стало то, что спустя много лет после того, как я расстался с Пинчуком и Далиненко, оказалось, что в Ленинграде живет художник по фамилии Пидаяс.
Скульптор Орлов вылепил конный памятник Юрию Долгорукому. Князь сидел верхом на кобыле. Кто-то из историков сказал, что князья никогда не ездили верхом на кобылах. За два дня до открытия памятника Орлов вылепил, отлил в бронзе и приварил кобыле два больших яйца и все, что полагается, в придачу. Памятник перед Моссоветом был открыт в торжественной обстановке.
Самая короткая и грустная телеграмма, которую я когда-либо получал, пришла из Москвы от архитектора Вильнера, с которым мы полгода назад выполнили большую работу для сельскохозяйственной выставки: «Сих пор ни копейки».
Таллин. Бега. Деревянные трибуны. Повсюду валяются билетики. Вика первый раз в жизни на бегах. Два или три раза подряд выигрывает. Причем достаточно крупно. Позже выясняется, что она ставила не на лошадей, а на жокеев. Думала, что меняют жокеев.
С архитектором Савкевичем, жившим в доме по соседству, в начале войны произошла неприятная история.
Из воинской части, в которой он служил, его отправили в командировку в Мурманск. В первый же день он зашел в привокзальный туалет, дернул за цепочку, чтобы спустить воду, и ему наголову упал чугунный бачок. Его сразу же госпитализировали. В части же, где он служил, решили, что он дезертировал, и объявили розыск.
Мимо окон Академии художеств по 3-й линии по утрам маршировали курсанты политучилища, расположенного рядом на Съездовской линии. В молодости профессор Турковский развлекался следующим образом: надевал очень короткую дамскую рубашку на голое тело, повязывал голову косынкой, становился на подоконник и начинал мыть окна второго этажа. Курсанты задирали головы, и строй мгновенно нарушался. Занятия по строевой подготовке изо дня в день срывались.
Училищу пришлось перенести строевую подготовку на 4-ю линию, по другую сторону академии. Через некоторое время Турковский начал мыть окна на фасаде академии, выходящем на нее.
Мой родственник, режиссер Каневский, рассказывал: однажды, войдя в издательство «Искусство», он увидел стоящего в лифте Утесова. От неожиданности он сказал ему, как старому знакомому:
— Здравствуйте, Леонид Осипович!
— Здравствуйте-здравствуйте, — улыбнулся Утесов, — что-то вы давно не заходите.
Естественно, Каневского он видел впервые.
Профессор Софья Владимировна Коровкевич на лекциях по советскому изобразительному искусству выдавала такие перлы, что многие студенты специально заводили тетради с записями ее высказываний — «перловники». Мой «перловник», к сожалению, не сохранился.
Софья Владимировна рассказывала, как работал скульптор Андреев над портретом Ленина:
— Андреев лепил голову Ленина из пластилина. Целый день, никуда не выходя, он работал в кабинете Ленина. А вечером забирал голову и бежал домой, чтобы отлить.
Или о художнике-баталисте Авилове (на предвыборном собрании избирателей):
— Михаил Иванович — замечательный человек. Он любит лошадей больше, чем людей.
Проректор института Игорь Александрович Бартенев, выступая перед студентами, часто повергал нас в недоумение, делая паузы в самых неожиданных местах.
Во вторую годовщину окончания войны на общем собрании института он выступал с докладом. Начал он так:
— Всю войну мы с вами мечтали о скамье подсудимых… — здесь он сделал большую паузу. Зал напряженно замер.
— …для немецко-фашистских захватчиков, — благополучно завершил он фразу.
У меня сломался фотоаппарат, который я купил в Германии. В Ленинграде я обегал десятки мастерских, и только в одной взялись его починить. Держали долго, потом вернули, сказав, что ничего сделать не могут.
Во время очередной поездки в Дрезден я взял фотоаппарат с собой и сдал в мастерскую. Через день аппарат был готов. В конце гарантийного талона, приложенного к аппарату, было допечатано на машинке: «Просьба: когда Вы в следующий раз будете чинить аппарат в Советском Союзе, не применять при ремонте зубило и кувалду».
Старый алкоголик, глухой Павел, к тому же не выговаривавший половину слов, подрабатывал тем, что строил заборы, выкапывал ямы для туалетов на дачных участках. Как-то он разобрал и распилил на дрова мой старый покосившийся сарай.
— Ну, скульт (так он называл меня), теперь тебе дров до конца коммунизма хватит.
Тогда это воспринималось со смехом. Никто не мог подумать, как близок он был к истине.
Камнеобрабатывающий завод в Питкяранте приобрел в ФРГ цех для выпуска гранитного поребрика. По проекту в длинное кирпичное здание с одного конца подавались на конвейер куски гранита, которые обрабатывались со всех сторон бочардами — небольшими молоточками с зубчиками. С другого конца здания безо всякого участия человека должны были выходить готовые куски поребрика.
В счет этого цеха завод обязался поставлять в ФРГ на протяжении многих лет гранитную щебенку. Однако для экономии средств решили не приглашать специалистов из Германии и стали собирать конвейер и все оборудование сами.