Такая долгая жизнь. Записки скульптора

Дом так и стоит — обшарпанный, с немытыми окнами и без запроектированных Лапировым скульптур на пилонах. Наверное, и сейчас в двух корпусах на семи этажах живут яркие личности, интересные художники, веселые и умные люди. Но это уже другое, незнакомое мне поколение. А о тех, кто населял этот дом в семидесятые годы, остались только воспоминания и устные рассказы о грустных и веселых историях, которые я и попытался вспомнить.

Я действительно ничего не добавил, ничего не приукрасил. Все это происходило именно так! Пока еще живы несколько художников, которые могут подтвердить мои слова.

Пока еще живы… К сожалению, их уже очень мало.

Байки, рассказанные на крыше Дома художников

Принимали участие: Стамов, Тулин, Труфанов, Аникушин, Игнатьев, Тимченко, Овсянников, Григорьянц, другие художники и их жены

* * *

На заседании бюро секции графики выдвигали на звание «заслуженный художник» Леонида Хижинского. Все дружно поддерживали кандидата, говорили хорошие слова. Голосование было тайным. Хижинский стоял в коридоре под дверью. Когда вскрыли урну, обнаружилось, что только один голос был за. Выходящие после заседания члены бюро подходили к Хижинскому и выражали сочувствие. Каждый говорил, что это был его голос.

* * *

В бухгалтерии художественного фонда часто путали двух скульпторов — Льва Разумовского и Александра Разумовского. Так, по ошибке Льву выдали в кассе деньги за работу, которую выполнял Александр. Огорченный Александр попросил, чтобы ему вернули деньги. В бухгалтерии извинились и обещали в следующем месяце удержать из гонорара Льва сумму, которую он получил по ошибке, и выплатить ее Александру. Но в следующем месяце ошибочно удержали эту сумму опять из гонорара Александра и заплатили ничего не подозревавшему Льву. Александр ходил голодный, злой и даже собирался поменять фамилию.

* * *

В самые мрачные годы борьбы с космополитизмом в Ленинградском союзе художников проходило общее собрание, где «разоблачали» местных космополитов. Председательствующий Владимир Серов произнес обличительную речь. Особенно досталось искусствоведу И. Бродскому за его выступление на каком-то собрании. Присутствовавший в зале Бродский крикнул с места:

— Я вообще не был на том собрании!

— Прошу проголосовать, — сказал Серов. — Кто за то, что Бродский был на том собрании?

— Да не был я на этом собрании! — кричал Бродский. Зал покорно проголосовал почти единодушно за. Так это делалось.

* * *

В институте Репина защищалась кандидатская диссертация. Соискатель в своем вступительном слове сказал:

— Ангел на монферрановской колонне на Дворцовой площади вылеплен в три натуральные величины.

Председательствующий на ученом совете М. Г. Манизер перебил диссертанта:

— Я предлагаю утвердить диссертацию без дальнейшего обсуждения, поскольку диссертант знает даже, какова была натуральная величина ангела.

* * *

Была такая мода — дарить высокопоставленным гостям большие фарфоровые вазы с их изображениями.

В Ленинград приехала Индира Ганди. Фотографу Ломоносовского завода было дано задание прямо на вокзале, по приезде, сфотографировать Ганди, чтобы успеть за три дня ее пребывания в городе закончить изготовление фарфоровой вазы.

По ошибке фотограф запечатлел кого-то из свиты Ганди.

На прощальном ужине Ганди была вручена ваза с изображением ее горничной.

* * *

Художница Елена Павловна, дочь знаменитого фотографа, который сделал лучшие фотографии Ленина, любила рассказывать, как она в детстве сидела на коленях Владимира Ильича. К старости она начала что-то путать, и из ее рассказов следовало, что когда-то Ленин сидел у нее на коленях.

* * *

Салим Гулиев проучился в Академии художеств двенадцать лет. За это время он не научился говорить по-русски и совсем забыл азербайджанский язык. Его выступление во время защиты диплома мы писали ему всем курсом и заставили выучить наизусть. Тем не менее в своем вступительном слове, к удивлению членов государственной экзаменационной комиссии, он сказал, что в 1904 году Сталин устраивал в Баку «скачки».

Так и было записано в стенограмме: «скачки» вместо «стачки».

* * *

Рисовали натурщицу. Через какое-то время Салим Гулиев попросил натурщицу:

— Выше колено.

Стоя в неудобной позе, натурщица изменила положение ноги. Через некоторое время Салим опять сказал:

— Выше колено.

Натурщица, обидевшись, объяснила, что выше колено она поднять не может — тогда ей придется стоять на одной ноге.

— Не то колено, а это! — заорал темпераментный Гулиев, показывая на локоть.

* * *

В Союзе художников работал милый человек — маленький, коренастый, с рыжими морковными усами — Клим Федорович. Он был развесчиком картин и работал в Союзе художников, как он сам говорил, «всю жисть». За долгие годы работы он как бы сросся со стремянкой. Оседлав ее сверху, он, как на ходулях, передвигался без посторонней помощи вдоль стен выставочного зала, развешивая. В его обязанности входило также вносить картины в зал, где заседал выставочный комитет. С картиной в руках Клим ждал решения выставкома: примут на выставку или нет.

Иногда ему говорили: