Такая долгая жизнь. Записки скульптора

— Вот тебе пакет, — сказал Выборнов, садясь за руль «лебедки». — Будь с ним поосторожнее.

Пакет был небольшим, легким и, видимо, очень важным. Я бережно положил его на колени, и мы тронулись. Только мы переехали по понтонному мосту через Нарву, как раздался рев самолетов и над нашими головами, почти касаясь деревьев, помчались немецкие штурмовики, поливая дорогу пулеметными очередями. Как я оказался в кювете, не помню. «Лебедка» по инерции прокатила еще несколько метров и заглохла. По другую сторону, в другом кювете, я увидел Выборнова. А посреди дороги, к моему ужасу, белел «очень важный» пакет. В голове промелькнуло: что будет со мной, если этот пакет пропадет? Поскольку гул самолетов был слышан еще где-то вблизи, я выполз из кювета и по-пластунски пополз за пакетом.

А в это время возвращавшиеся штурмовики с жутким ревом вновь оказались над нами, продолжая поливать дорогу пулеметными очередями.

Я лежал, ничего не соображая, прижавшись к земле посреди дороги, судорожно прижимая к груди пакет.

— Назад! В укрытие! — орал из кювета Выборнов.

Я ничего не слышал. Когда шум самолетов затих, я сполз в свой кювет. Через некоторое время появился Выборнов. Мы забрались в машину. Руки у меня тряслись, зубы стучали, но пакет был цел и невредим.

— Какого черта ты вылез на дорогу? — ругал меня Выборнов. — Плевать бы мне на эти четыре пачки «Беломорканала». Могли бы убить тебя.

Это был, пожалуй, один из моих немногих героических поступков во время войны. Не знаю, смешно ли это!

Как я учился ездить на коне

После госпиталя, в котором я провалялся с середины декабря 1941 года по январь 1942 года со второй степенью дистрофии, меня перед отправкой на фронт направили в 47-й запасный артиллерийский полк, расположенный вблизи Токсова.

Стояла весна сорок второго года. Мы понемногу оттаивали от холодной страшной зимы. Все еще было очень голодно, но светило яркое солнце, и жизнь уже не казалась такой мрачной. «На завтра назначены учения полка, — сказал мне начальник штаба майор Трифонов, — мы с тобой будем изображать „противника“».

Полк был выстроен на плацу. Трифонов коротко объяснил задачу.

— Полк должен скрытно двигаться по направлению к полигону, а «условный противник» — неожиданно атаковать полк с различных направлений. Поедем верхом. Не отставай. Вечером пообедаем на полигоне, — сказал Трифонов, садясь в седло.

Обед на полигоне меня очень устраивал, поскольку там находилось подсобное хозяйство полка и мы могли получить какую-нибудь добавку к нашему скудному пайку.

Но верхом на лошади я никогда не ездил, и когда мне подвели коня, со мной началось то, о чем писал Марк Твен в рассказе «Как я учился ездить на велосипеде». Сначала я подошел к коню с правой стороны и попытался взобраться в седло. Конь все время поворачивался ко мне задом и пару раз довольно метко лягнул меня копытом. Мне объяснили, что садиться надо с левой стороны.

Я подвел усиленно сопротивлявшегося коня к красному противопожарному ящику с песком, забрался на него и попытался оседлать коня слева. Полк, построенный каре, с интересом наблюдал за моими действиями. Кое-где уже начинали спорить на пайку хлеба: успею ли я до обеда забраться на коня?

Наконец мне удалось уцепиться за гриву, вставить ногу в стремя. Я задрал вторую ногу, чтобы перекинуть ее через седло, и тут раздался треск. Я почувствовал, что мои галифе треснули пополам. Образовались как бы две самостоятельные штанины, которые поддерживались только наверху солдатским ремнем.

Полк откровенно веселился. Судорожно цепляясь за гриву, я нащупал второе болтавшееся стремя, и мы тронулись. Конь повернул голову, покосился на меня карим умным глазом и сразу понял, с кем имеет дело, а я начал, как говорится, «забивать гвозди», никак не попадая в ритм скачущего коня.

Через несколько минут седло начало здорово натирать мне ноги, а еще через десять минут мы въехали на центральную улицу Токсова. И тут посреди улицы, где, как назло, стоял художник нашего полка Коростышевский с двумя хорошенькими девицами, конь резко остановился, а я, заглядевшись на девиц, перелетел через его голову и плюхнулся в здоровую лужу. К тому же винтовка, которая до этого спокойно висела у меня за спиной, ожила и больно треснула меня прикладом по затылку. Коростышевский с девицами пришел в восторг. Вокруг начала собираться небольшая толпа.

Я пошарил глазами в поисках чего-нибудь, похожего на ящик, с которого можно было бы залезть на лошадь, и, ничего не найдя, с отчаянья вставил ногу в стремя и с помощью нескольких прохожих довольно ловко опустился в седло, правда, продемонстрировав при этом окружающим мои лопнувшие галифе.

Трифонов вернулся за мной, и я некоторое время благополучно трусил за ним, продолжая «забивать гвозди» и натирать ноги седлом.

— Срезаем угол. Заходи с фланга! — крикнул Трифонов, и мы помчались галопом через поле.