Такая долгая жизнь. Записки скульптора

Некоторые скульпторы не переносят, когда во время работы их отвлекают разговорами. Я же, работая много лет вместе с моими друзьями Татаровичем и Далиненко в одной мастерской, привык к свободной обстановке во время работы. Мне не мешают посторонние разговоры и «рабочие» шумы.

Я приготовил каркас, проложил глину вокруг каркаса и стал ожидать прихода Киеса. Он пришел оживленный, веселый, с кучей новостей. Сел в кресло и, как только я начал работать, заснул. Борясь со сном, он иногда приоткрывал один глаз и с удивлением смотрел на меня, пытаясь понять, где он и что с ним происходит. Таким я его и вылепил. Я не могу сказать, что портрет получился очень удачным, однако сходство было довольно полным. Его помощники по школе молодых талантов, посмотрев портрет, сказали, что он похож больше, чем на фотографии.

Достаточно ли этого в портрете? Думаю, что для этюда достаточно, но настоящее произведение тем и отличается от фотографии, что несет в себе заостренность всех черт характера портретируемого. Я всегда вспоминаю работы Владимира Цигаля — портрет Кабалевского и Корнелиу Баба.

Помимо того что они очень похожи, в них есть та заостренность, та завершенность формы, которая отличает произведение искусства от этюда.

Этого я, естественно, не добился. Но, как рабочий материал, годный для последующей работы, да и как память о времени, приятно проведенном с моим другом, этот портрет остался у меня в мастерской.

Через несколько дней я уехал в Дрезден, где мне удалось договориться вылепить портрет известной художницы — в то время председателя Союза художников ГДР — Леа Грундиг. С Леа я был знаком уже много лет: она приезжала с какой-то делегацией в Ленинград. И мы несколько дней провели с ней вместе. Леа Грундиг, яркая смуглая женщина, прекрасно могла бы быть воплощена в живописи. А скульптурный материал — бронза, гранит, мрамор, наконец, дерево — требовали другого объекта для портретирования. Однако не отказываться же от такого лестного предложения?! Вечером, когда мы сидели у Леа дома, она сказала мне:

— В Дрездене живет первый послевоенный обер-бургомистр Дрездена Вальтер Вайдауэр. Он очень много сделал после войны для восстановления города. Поначалу художники и архитекторы много спорили с ним о его методах восстановления. Он требовал уничтожить все завалы, все руины, оставшиеся после варварской бомбардировки Дрездена английской авиацией в самом конце войны, когда в этом уже не было никакой необходимости. Коллеги же считали, что такие расчистки недопустимы с точки зрения сохранения памятников архитектуры. Однако последующая работа Вайдауэра по восстановлению города вызвала к нему всеобщее уважение и восхищение.

— Голова у Вайдауэра выразительная, — продолжала Леа. — Я думаю, вам будет интересно с ним работать.

Вайдауэра в эти дни не было в городе. Леа уезжала на несколько дней в Берлин, и я оставался в это время без дела. Это было досадно. Не хотелось попусту терять время. Тогда Леа познакомила меня с сотрудницей Технического университета Дрездена Ирэной Саксен, и та согласилась мне позировать.

Мне отвели маленькую мастерскую в башне Художественного института в Дрездене на берегу Эльбы, на знаменитой Брюллише Террассе. Привезли два ведра глины, и я начал работать. Знакомая Леа оказалась милой одинокой женщиной, не очень красивой, но, главное, с не очень выразительным лицом. Я без большого восторга начал лепить портрет.

— В каждой, даже самой некрасивой и невыразительной, модели, можно найти много интересного, — говорил мне Каплянский. В те годы он был ассистентом у профессора Матвеева.

Я работой увлекся. Кроме того, должен признаться, мне здорово повезло с Ирэной.

Дело в том, что перед поездкой в Дрезден, как я уже рассказывал, я провел несколько дней в Берлине. Днем я лепил портрет Киеса, ходил по прекрасным берлинским музеям, а вечером мы с Киесом великолепно проводили время.

Как раз были рождественские дни. Берлин был нарядно украшен, повсюду стояли елки — не с разноцветными, как у нас, а с золотыми гирляндами лампочек. Толпы непривычно хорошо одетых людей заполняли многочисленные магазины. В ярко сияющих витринах были выставлены разнообразные рождественские сувениры и подарки. Да еще выпал снег. Снег долго не таял, что бывает в Берлине редко, и снегоуборочные машины, а их было в Берлине в то время только две, не справлялись с уборкой улиц. Это затрудняло уличное движение. Машины с ярко включенными фарами медленно ползли по улицам, что создавало дополнительную радостную праздничную суматоху.

Мы с Киесом ходили в гости к его друзьям, заходили в кафе и бары, в которых всегда было полно народу. Все что-то пили и ели, громко смеялись. Нас захватило всеобщее веселье. А для меня, впервые попавшего на Рождество за границу, такая жизнь была удивительным и приятным приключением. За день до моего отъезда в Дрезден Киес сказал:

— А теперь пойдем по магазинам покупать подарки Виктории и Саше: ты обязательно должен привести берлинские рождественские сувениры жене и сыну.