Такая долгая жизнь. Записки скульптора

Несколько лет спустя, работая над памятником Ленину, когда я вынужден был по три-четыре раза в год выезжать на несколько дней в Дрезден, мне уже было ясно, кто из членов комиссии какой вопрос мне задаст.

Но возможности поездок появились, да и к нам начали приезжать гости — в основном из социалистических стран, — и мы начали ездить к ним.

Никогда не знаешь, какие последствия могут иметь самые рядовые обстоятельства. Трудно провести сорок дней за рубежом, когда программы определенной нет, много свободного времени, музеи осмотрены вдоль и поперек, знакомых мало, а заниматься зарисовками, притом что после большого перерыва они получаются плохими и не вдохновляют на продолжение работы, не хочется. Начинаешь вдруг ощущать беспокойную потребность, которой зачастую не хватает в родном городе, взять глину и получить удовлетворение от работы с натуры.

Вспоминаю свое предыдущее длительное пребывание в Румынии. Шофер Джику, который возил нашу небольшую группу, был настолько выразительным, что я попросил разрешения у моего румынского друга, скульптора Петера Балоха, поработать у него в мастерской. За несколько сеансов я вылепил этюд головы Джики, затем еще портрет одного скульптора. Отформовал эти портреты и привез их домой.

Время было заполнено интересной работой, и я понял, что можно и за границей при наличии условий не прекращать работу. И вот одним из условий командировки в ГДР было как раз создание одного портрета с натуры. Я волен был выбирать самостоятельно, кого мне лепить. Мой друг, берлинский скульптор Ханс Киес, сказал мне:

— Лепи меня. Я преподаю в школе молодых талантов. Глина и свободная мастерская есть. Модель для позирования есть. Соглашайся.

Не рассчитывая, что я смогу получить еще где-то подобные условия для работы, я с радостью согласился. Голова у Киеса выразительная. Человеком он был интересным. Знал массу историй, которые с удовольствием рассказывал. Целый цикл рассказов был посвящен тому времени, когда после прихода наших войск на север Германии советский комендант вызвал его и назначил бургомистром города Цинневица. Я предвкушал удовольствие послушать эти и другие истории во время работы.

С Киесом я познакомился незадолго до этого в Ленинграде, куда он приезжал с той же целью, что и я в ГДР: вылепить портрет с натуры. Несмотря на небольшой рост и при этом некоторый излишек веса, он был человеком живым, энергичным. Политикой не интересовался, любил вкусно поесть и вообще был человеком милым, компанейским и добрым. Я пустил его в свою мастерскую, где он вылепил портрет Тюльпанова, с которым познакомился после войны в Берлине. Тюльпанов в то время был начальником управления информации в советской администрации. Я бы сам с удовольствием вылепил его портрет — такой выразительной и интересной для скульптурного портрета была его голова. Когда Киес его лепил, Тюльпанов уже был профессором Ленинградского университета и председателем правления советского Общества дружбы с ГДР в Ленинграде. Самое главное — он был умнейшим, образованным, доброжелательным человеком, сделавшим много для сближения с немцами. Но я с ним не был знаком, а Киес был и начал работать. К слову сказать, я вылепил позже, как мне кажется, не очень похожий, немного героизированный портрет ответственного референта в управлении информации. В первое послевоенное время, а затем в течение двенадцати лет начальником отдела интернациональных связей Группы советских войск в Германии был мой друг — полковник Басистов. Позже Басистов, как историк, написал ряд книг о взаимоотношениях с немцами, о Гитлере и Сталине. Я всегда с восторгом и завистью слушаю, как он блестяще и остроумно говорит по-немецки и тут же переводит свою речь на русский язык. Эти два человека, возможно, как никто, сумели в самые трудные для немцев дни — дни поражения и унижения — переломить у части населения недоверчивое и враждебное отношение к нам.

В то время, когда Киес приехал в Ленинград, его сын учился в нашем университете на первом курсе факультета журналистики. Таким образом, Киес мог провести некоторое время вместе с сыном, чему он был, естественно, очень рад. А я был, таким образом, освобожден от необходимости возить его по городу, ходить с ним в музеи и попусту тратить время, которого и так было мало.

Киес рассказывал мне, как он вместе с сыном ходил в студенческую столовую.

— Представляешь, студенты получают ерундовую стипендию и поэтому должны экономить деньги, а они заказывают себе суп, съедают две-три ложки, а остальное оставляют. Я понимаю, если бы еда была несъедобной, но суп вполне можно есть.

Для немцев, особенно тех, кто пережил войну и голодал в конце войны, это казалось невозможным.

Так вот, я начал лепить портрет Киеса. Во время работы я люблю разговаривать с портретируемым. Это помогает мне лучше понять человека. Особенно важно это при работе с незнакомым человеком.