Такая долгая жизнь. Записки скульптора

По опыту знаю, что, когда лепишь голову размером с человека и при этом вынужден работать на узких лесах не отходя, самая большая проблема — уши. Ты видишь перед собой большой нос, большие глаза, над которыми ты работаешь, а ушей, расположенных где-то далеко от тебя, заслоненных объемом головы, не видно. Постепенно начинаешь добавлять глину, пока уши не появятся в поле зрения. На лесах рядом с головой кажется, что все в порядке. Однако стоит спуститься с лесов — предстает ужасная картина: на нормальной голове с нормальным носом и глазами торчат растопыренные в стороны уши. Опять залезаешь на леса, чтобы срезать вроде бы готовые уши и лепить их заново. И снова, видя перед собой нос, но не все в целом, начинаешь прибавлять понемногу, пока они не появятся с обеих сторон головы. Поскольку ежеминутно спускаться, а особенно подниматься на леса не хочется, работа иногда превращается в каторгу и отнимает львиную долю времени от работы над головой. С лесов все кажется хорошо. Снизу — ужасно.

Капитель. Мрамор

Портрет шофера Джику

Но вернемся в мастерскую, где все проблемы с пространством для работы решены и ты приступаешь к изготовлению каркаса. Основой для каркаса является толстый металлический прут, изогнутый снизу под прямым углом таким образом, чтобы его можно было прижать к щиту. Щит сколачивается из обычных неструганых досок, которых вдоволь в захламленных углах мастерской.

Затем надо приготовить пару десятков деревянных крестов. Они делаются из щепок, перевязанных тонкой медной проволокой, и на разной высоте привязываются к металлическому пруту, который уже прибит к щиту.

К слову сказать, раньше с тонкой медной проволокой было намного проще: на любой свалке всегда можно было найти негодный трансформатор либо другой агрегат с большим количеством медных проводов. Теперь же, когда все это, как и бронзовые рельефы, портреты с надгробий, троллейбусные провода и даже рельсы, сдается в пункты приема цветных металлов, проволоку приходится экономить, снимая ее с использованных каркасов, или одалживать у других скульпторов.

И вот, когда каркас готов и установлен на станке, наступает самый приятный момент: ты начинаешь лепить портрет. Сначала глину (заранее приготовленную: не совсем мягкую и не слишком твердую) прикрепляешь к висящим, как елочные ветки, деревянным крестам. Они для того и сделаны, чтобы глина не сползала вниз. Затем начинаешь набирать из глины общий объем головы, стараясь сразу же определить ее характер и пропорции. Какая она? Вытянутая или круглая, широкоскулая или горбоносая — и все это делаешь, не задумываясь о деталях. Деталями начинаешь заниматься во вторую очередь, продолжая заботиться о том, чтобы не потерять общего, характерного для этого портрета. Эта работа доставляет мне громадное удовольствие, и я даже не замечаю, как летит время. Особенно приятно, если то, что ты делаешь, нравится еще и портретируемому.

Когда ты добился сходства, раскрыв в некоторой степени образ, возникает другая опасность. Хочется сделать портрет еще лучше, но важно остановиться, чтобы не «засушить» портрет, не потерять то живое, что часто проявляется во время общения с натурой. Почувствовать, когда надо закончить портрет и отдать его в формовку, очень трудно.

Вообще о формовке надо сказать особо, также об изготовлении каркасов для больших работ — для памятников и для декоративной скульптуры. Но об этом и о других секретах кухни скульптора я расскажу позже.

Все, о чем я сейчас писал, касалось, можно сказать, производственных вопросов. Что же касается творческих проблем, эта материя очень тонкая. У каждого автора они свои, а я могу ссылаться только на собственный опыт.

Над некоторыми портретами мучаешься, ночью просыпаешься, начинаешь додумывать детали, способы улучшения композиции и выразительности. Над иными работа идет легче, быстрее, все получается как-то само собой. Но это, скорее, не законченные портреты, а этюды с натуры.

Люблю работать над портретами друзей. Я видел их в разных ситуациях, знаю наиболее типичные черты характера и привычки. В этом случае не надо изучать человека во время работы над портретом.

Думаю, что, если портретируемый — личность, это, несомненно, влияет на автора: помогает по-новому взглянуть на свое творчество, критически, как бы со стороны осмыслить сделанное.

Недавно, в прекрасный морозный день, гуляли мы с Граниным по Петроградской стороне. Он высказал неожиданную мысль, как всегда, абсолютно противоположную моей, о необходимости знания портретируемого человека. Подробное изучение натуры или относящегося к ней явления, по мысли Гранина, зачастую мешает интуитивному восприятию замысла. Вовсе не обязательно читать «Войну и мир» и подробно изучать материалы о Толстом, чтобы точно воспроизвести абсолютно достоверный образ великого писателя. Это можно сделать чисто интуитивно. Вряд ли Фальконе изучал биографию Петра I или выслушивал рассказы, уточняющие его образ. И такая точка зрения, безусловно, справедлива.