Такая долгая жизнь. Записки скульптора

Андрей построил великолепную по тем временам дачу в ста двадцати километрах от Ленинграда — величественный бревенчатый дом, как строили в древние времена, обнесенный открытой галереей со всех сторон, чтобы можно было обороняться от наступления противников. Дом возвышается над громадным пустынным и довольно бурным озером. Мы несколько раз приезжали к нему. Наша дача по сравнению с его — курятник. При доме Андрея было еще несколько построек: столовая с замечательным дубовым буфетом с керамическими вставками. Почти всю площадь основного дома занимает прекрасная мастерская с огромным окном во всю стену, выходящим на бурное озеро. Казалось бы, чего лучше?

— Замечательный у тебя дом, — говорю я Андрею.

— Да, замечательный, но тебе-то лучше — ты на сорок километров находишься ближе к Ленинграду.

В этом весь Андрей. Он может публично, при большом скоплении народа произнести много оскорбительных слов в адрес какого-нибудь художника, а вечером позвонить ему домой и сказать: не обижайся, мол, я совсем не то имел в виду и не хотел тебя обидеть, так получилось случайно. Но это услышит только сам потерпевший, тогда как пламенная уничижительная речь навсегда останется в памяти присутствовавших. Я знаю за ним многие поступки, после которых остается неприязнь и обида. Может быть, нужно на это закрыть глаза. Ведь у каждого крупного мастера — свои недостатки.

Все относительно

Почему-то на втором курсе института я решил вылепить портрет Иосифа Абгаровича Орбели. Это было курсовое задание: любой портрет. То ли потому, что часто встречал его в Эрмитаже, где он был в те годы директором, то ли он мне просто понравился — не помню. Он был угловат, очень пожилой (а может быть, мне это показалось) человек с большой бородой и длинным висячим носом. В общем, было за что зацепиться.

Естественно, что он не знал, что я его леплю. За портрет я получил благополучную четверку, сфотографировал и бросил в ящик с глиной. Много лет спустя, когда мы снимали дачу в Комарово, кто-то из знакомых провел нас с Викой на дачу к Орбели.

Дача помещалась недалеко от той, которую мы тогда снимали, ее строили немцы, поэтому она резко отличалась от привычных халуп, тех убогих сооружений, которые строили своими силами из подсобных материалов вольные и пьющие работяги. Дача Орбели была действительно хороша: с домиком для прислуги, с гаражом, с керамическими печками и даже с ванной комнатой, отделанной кафелем. В саду было много цветов.

— Какая у вас хорошая дача, — сказал я Орбели.

— Ну, что вы! Вот у Эренбурга под Москвой действительно прекрасная дача. Ему каждый год королева Голландии присылает на дачу тюльпаны.

Интересно, что писатель Сартр, побывав на даче Эренбурга, написал в газете «Монд»: «Такой великий писатель Эренбург, а дача у него, как у самого среднего рантье». Все действительно относительно.

Как-то мы воспользовались тем, что прекрасный художник-фотограф Владимир Владимирович Стрекалов (родственник Стрекаловых-Оболенских) решил на своем ЗИМе (тогда таких машин ни у кого не было) поехать по делам в Москву. У меня были дела в Союзе художников, у Иосифа Анатольевича Бродского — в издательстве, а у Гали Леонтьевой дел, по-моему, не было, но она решила бесплатно поехать в Москву и навестить знакомых. В Новгороде двигатель ЗИМа Стрекалова намертво заклинило. Приходилось добираться на перекладных. Переночевать все же решили в Новгороде. Зашли в гостиницу. У входа в нее на стуле, в помятой тужурке, понурив голову, сидел швейцар.

— Посмотрите, — сказал я Бродскому, — швейцар как две капли воды похож на Орбели.

— А я и есть Орбели, — не поднимая головы, сказал человек, которого я принял за Орбели.

То, что это был Орбели, мы убедились, встретив в очереди к администратору Изергину, жену Орбели. Ну прямо как у Вудхаса в «Романе на крыше»: «То, что издали можно было принять за горшки с цветами, при ближайшем рассмотрении действительно оказались горшками с цветами».

Еще одно забавное рассуждение о даче я услышал во время единственного посещения Михаила Светлова на даче в Переделкино. Мы стояли со Светловым на открытой террасе второго этажа, и, поскольку у меня тогда вообще не было никакой дачи, мне все дачи нравились.

— Как хорошо стоит ваша дача: мало народа, лес вокруг, мимо дома проходит дорога, и вообще — все очень удобно.

— Да, — отвечает Светлов. — К сожалению, первый этаж этой дачи принадлежит какому-то полковнику. Я бы с радостью отдал ему мою половину, только бы вся дача оказалась моей.

По дороге проходят две девушки и бородатый парень. Светлов машет им рукой: «Заходите!»

— А куда? — спрашивает парень.

— А вот — калитка за углом.

Все трое заворачивают за угол и поднимаются по скрипучим ступенькам на второй этаж. Явно удивленные, молодые люди рассаживаются за столом.