Такая долгая жизнь. Записки скульптора

Выясняется, что бородатый только две недели назад освободился из мест заключения. Он долго рассказывает подробности лагерной жизни. Жена Светлова, грузинская княжна, красавица Радам, бдительно следила, чтобы Светлов не выпил лишнего. Незаметно он исчез и вернулся минут через десять. За это время он успел сбегать на станцию, выпить бокал вина и в прекрасном настроении вернулся назад.

Светлов задавал вопросы освобожденному из заключения, зачем-то даже записал фамилию. Девушки застенчиво молчали. А нам было все интересно. Правда, через полчаса выяснилось, что бородатый сосед Светлова по даче ни в каком заключении не был. Просто нас ловко разыграли.

Светлов считается одним из крупнейших поэтов страны. Я не имею права судить поэтов, но он, на мой взгляд, был очень средний поэт. Его знаменитая «Каховка» — это просто набор слов, никак не связанных между собой. Но он точно угадал, что его времени нужна романтика, и эта романтика звучала и в «Каховке», и в «Гренаде», и никого не интересовали поэтические изыски. Поэтому он остался любимым поэтом эпохи. Но человек он был удивительный — милый и добрый, с прекрасным юмором. О его остроумии ходили легенды.

Современные классики. Даниил Гранин и Михаил Аникушин

Наша квартира была на первом этаже. Аникушин жил как раз над нами — на третьем. Правда, квартира его была удвоена за счет соседней, и к его прихожей даже была добавлена еще часть лестничной площадки. Думаю, что по тому значению, которое имел Аникушин для Ленинграда, уже в те годы он должен был бы жить в другой, более престижной квартире.

Они жили вчетвером: Миша, жена скульптора и сама скульптор Муся Литовченко и дочери Ниночка и Вера. В квартире стояла старинная красная мебель. Мебель требовала ремонта. Мы часто ходили друг к другу. В то время в Союзе художников я был его замом, а Аникушин был председателем. В комнате президиума мы сидели за одним столом, да и мастерские наши в одном коридоре: напротив — мастерская Муси Литовченко, а Мишина следующая, наискосок от моей. Когда Аникушин открыл памятник Пушкину, его стали звать Мусин-Пушкин.

Муся Литовченко прожила с Мишей всю жизнь. Она была хорошим портретистом, но, естественно, всегда находилась в тени своего знаменитого мужа. Ей нравилось лепить портреты артистов и режиссеров. Некоторые из них, портрет Товстоногова, например, получались очень удачно. Незадолго до смерти она установила хороший бюст Меншикова перед Меншиковским дворцом в Ленинграде. Возможно, она сделала бы намного больше, но, как мне кажется, такова судьба жен выдающихся людей. Она должна все время принимать Мишиных гостей, заказчиков и заниматься делами, которые обеспечивали Мише возможность спокойно работать. После его смерти был создан Фонд Аникушина. Муся, естественно, стала его президентом, а в конце жизни попросила меня возглавить этот фонд. Для меня это большая честь, но чем должен заниматься этот фонд, я до сих пор не могу разобраться.

Миша иногда забегал к нам занять «пятерку». Я забегал к нему по тому же поводу, но чаще. Он был уже лауреатом Ленинской премии, академиком, членом ревизионной комиссии ЦК КПСС, но это нисколько не отражалось на его отношении к людям.

— Смотри, Аникушин идет, — говорили на улице незнакомые.

У всех он вызывал симпатию. Его всюду приглашали, вызывали на всевозможные заседания, не давали спокойно работать в мастерской. Общественные дела, встречи, приемы… А тут еще появился маленький внук Андриан, которого он очень любил и с которым гулял по утрам в нашем дворе.

Помню, как трехлетний Андрианчик засовывал в карман Мишиной новой дубленки рыхлый снежок, а Миша робко просил его:

— Ну не надо, не надо. — Но сопротивляться Андриану он был не в силах, и снежок таял в кармане.

Однажды в Союз художников позвонили из какой-то конторы. Я поднял трубку.

— Мы хотели бы пригласить Аникушина на встречу с жильцами нашего дома.

Я представил себе, что будет, если жильцы каждого дома будут приглашать Аникушина.

— К сожалению, Аникушин очень занят и вряд ли сможет прийти, — сказал я. Через некоторое время в правлении Союза появился Аникушин.

— Я тебя спас от ненужной встречи с жильцами какого-то дома, — сказал я в полной уверенности, что сделал доброе дело.

Аникушин поморщился.

— Зря, — сказал он, — я бы с удовольствием пошел к ним. Как-то неудобно отказываться.