Талисман

Если бы кто-то спросил: «Как ты себя чувствуешь, Джек?» — мальчик, не задумываясь, ответил бы: «Спасибо, очень хорошо. Ярко». Это слово — «ярко» — пришло ему в голову, когда он вошел в широкие пустынные луга. Он был бы поражен, если бы узнал, что несколько раз плакал, пока стоял и смотрел на огромные волны, сменяющие друг друга и уходящие за горизонт, опьянев от замечательной картины, какую могли видеть немногие американские дети, — широкая пустая дорога под голубым небом ошеломляющего простора и поразительной глубины. Под небом, не перечерченным из конца в конец следами реактивных самолетов, не застланным грязными облаками городского смога.

Джек пережил настоящий чувственный удар, когда увидел, услышал и ощутил запах вещей, совершенно новых для него, хотя он был здесь уже не первый раз. Просто раньше он не оглядывался по сторонам и первые впечатления от Долин получил только сейчас. Во многих отношениях он был удивительно чувствительным ребенком — было бы странным, если бы он, родившийся в семье, где мать актриса, а отец продюсер, оказался грубым и невпечатлительным, — и все же он был всего-навсего ребенком, утонченным или нет, но пережитое подтолкнуло его душевный рост, и это естественно в той ситуации, в какой он оказался. Путешествие в одиночестве через зеленые луга даже у взрослого могло вызвать галлюцинации, а то и сумасшествие. Взрослый сразу бы схватился за бутылку Спиди — возможно, пальцами слишком одеревеневшими, чтобы схватить ее достаточно крепко, — через час ходьбы от базарного города, а может, и еще раньше.

В случае Джека удар поразил и сознание, и подсознание. Поэтому когда он начал блаженно плакать, то совершенно не понял, что с ним происходит, и только думал: Черт возьми, мне так хорошо!.. Я, должно быть, чувствую себя как привидение. Хотя нет, наверное, и привидение себя так не чувствует!

Джек в одиночестве брел по Западной дороге. Его тень тянулась вслед за ним, медленно удлиняясь. Он слышал только звук собственных шагов по дороге и свое же глубокое дыхание.

Черт возьми, мне так хорошо! — думал Джек, незаметно для себя обливаясь слезами, и определил свое состояние словом «ярко».

6

Теперь здесь появилась еще и башня, на которую можно смотреть и о которой можно думать.

Да, тебе никогда не забраться туда, мысленно сказал Джек сам себе. Он сгрыз все яблоко, оставив только косточки, и, бездумно вырыв пальцами ямку в сухой рассыпчатой земле, похоронил в ней семена.

Башня, как оказалось, была выстроена из деревянных досок с неряшливостью, подходящей для сарая. Джек предположил, что ее высота составляет по крайней мере пятьсот футов. Она была квадратной формы и, похоже, пустой внутри. Наверху возвышался какой-то помост, и, приглядевшись, Джек увидел людей, толпящихся там.

Он сел на обочину, прижав колени к подбородку и обняв их руками. Своим движением он всколыхнул спокойный воздух, и еще одна маленькая волна пробежала по траве по направлению к башне. Джек представил себе, как раскачивается эта неустойчивая постройка, и почувствовал, что его желудок готов вывернуться наизнанку.

Я НИКОГДА не полезу туда, подумал он. Даже за миллион долларов.

И тут случилась ужасная вещь — он опасался ее с тех пор как заметил на башне людей: один из них упал.

Джек вскочил на ноги. Его подбородок нервно задергался — состояние любого человека, на глазах которого во время циркового представления один из опасных трюков закончился неудачей: акробат, неловко приземлившись, неподвижно лежит на покрытой соломой земле; воздушный гимнаст, не долетев до трапеции, падает мимо сетки; эквилибрист корчится на арене, разгребая пальцами солому под собой.

Вот черт! Вот…

Глаза Джека неожиданно расширились. Подбородок упал еще ниже — теперь он почти лежал на груди, — и тут он все понял. Губы расплылись в удивленной, недоверчивой улыбке. Человек не упал с башни, и его не сдуло оттуда ветром. По краям помоста торчали похожие на языки выступы — они были похожи на трамплин в бассейне, — и человек просто подошел к краю одного из них и спрыгнул. На полпути к земле что-то начало раскрываться за его спиной — Джек сначала решил, что это парашют, но парашют не успел бы раскрыться за такое время.

Да это и не был парашют.

Это были крылья.

Падение человека замедлилось, потом и вовсе прекратилось — он находился тогда всего в пятидесяти футах от высокой зеленой травы. Затем начался подъем. Человек взлетал все выше и выше, так сильно размахивая крыльями, что они едва не соприкасались, как хохолки на головах попугая, и тут же снова стремительно бросался вниз, работая руками, как пловец на последних секундах заплыва.

— Ойе-ей!.. — сказал Джек, не в состоянии произнести что-либо еще. То, что он увидел, превосходило все его ожидания. — Ойе-ей! Вот это да! Ойе-ей!