Талисман

Следующий человек спрыгнул с трамплина, за ним третий, четвертый… Меньше чем за пять минут в воздухе оказалось около пятнадцати человек, выделывающих сложные, но различимые фигуры: вот они летят прочь от башни, рисуя в воздухе восьмерки, возвращаются, пролетают над вершиной и устремляются дальше, еще одна восьмерка по другую сторону башни, снова к ней, и еще, и еще, и еще…

Они парили, расчерчивали воздух, танцевали. Джек начал весело смеяться. Это было немного похоже на водный балет в наивных старых фильмах Эстер Уильямс. Те пловцы, а в особенности сама Эстер Уильямс, конечно же, всегда проделывали все с видимой легкостью, как бы доказывая, что вы и сами можете так нырять и кружиться или синхронно прыгать с противоположных концов трамплина и изображать нечто похожее на живой фонтан.

Но существовало и некоторое отличие. Люди, летающие здесь, не пытались произвести впечатление легкости; наоборот, казалось, что они прилагают огромные усилия для того, чтобы оставаться в воздухе. Джек с неожиданной уверенностью подумал, что им должно быть больно — так же, как бывает на уроках физкультуры во время некоторых упражнений, например таких, как ходьба на полусогнутых ногах, — на мгновение, но все же больно. Без боли в спине не станешь сильнее! — сказал бы их учитель, если б кто-нибудь застонал во время занятий.

И еще вот что вспомнилось Джеку — время, когда мама брала его с собой к своей подруге Мирне, которая была настоящей балериной и занималась на верхнем этаже танцевальной студии в конце бульвара Уилтшир. Мирна была членом балетной труппы, и Джек однажды был у нее на репетиции — мать часто брала его с собой и обычно в самые скучные места вроде церкви, но он никогда не видел, как Мирна занимается… никогда не видел этого вблизи. Он был поражен и даже слегка напуган тем контрастом между балетом на сцене, где каждый, казалось, без особых усилий бегает и подпрыгивает на кончиках пальцев, и балетом с расстояния пяти футов, когда яркий солнечный свет врывается через закрытые окна, когда не играет музыка, только хореограф ритмично хлопает в ладоши и выкрикивает команды. Никаких похвал, только замечания. Лица, покрытые потом. Костюмы, насквозь пропитанные потом. Большая комната, вся наполненная запахом пота. Напряженные мышцы дрожат и трясутся на пределе возможностей. Натянутые сухожилия похожи на электрические кабели в кожаной изоляции. Пульсирующие вены выступают на шеях и лбах. Не считая хлопков хореографа и его злых, грубых окриков, единственный звук, нарушающий тишину, — равномерное «шшух-шшух»

танцовщиков, на цыпочках двигающихся по полу, и их шумное, неровное дыхание. Джек неожиданно понял, что эти танцоры не зарабатывают на жизнь — они убивают себя. Лучше всего он запомнил выразительность их чувств — вся эта предельная концентрация, вся эта боль… но Джек видел, что, переступая через боль или по крайней мере обходя ее, они испытывают радость. Ошибки не могло быть — именно радость, и это ранило юную душу Джека, потому что казалось необъяснимым. Каким должен быть человек, чтобы получать удовольствие оттого, что обрекает себя на мучительную, невыносимую боль?

Здесь он тоже видел боль. Были ли они на самом деле крылатыми, как люди-птицы в старом сериале «Флэш Гордон», или крылья были приделаны, как у Дедала и Икара? Джек решил, что это не имеет значения… по крайней мере для него.

Радость.

Они живут таинственно. Эти люди окружены тайной.

Радость поднимает их в небо.

Вот это уже имело значение. В небо их поднимала радость, и не важно, растут ли крылья у них за спиной или держатся с помощью каких-то ремней и застежек. Потому что увиденное им — даже с такого расстояния — требовало таких же усилий, как то, что происходило на бульваре Уилтшир. Такое же расточительное использование энергии, чтобы всего лишь на мгновение получить чарующий эффект отмены законов природы. Но это мгновение требовало такой самоотдачи, этот короткий промежуток времени был так ужасен и так прекрасен, что люди шли на это с одинаковым страхом и восторгом.

И все это только игра, внезапно подумал он и даже почувствовал в этом уверенность. Игра, а может быть, даже… может быть, только подготовка к игре, такая же, как весь тот пот и пульсирующее напряжение на верхнем этаже балетной студии. Репетиция перед выступлением, которое, возможно, смогут увидеть всего несколько человек и которое, возможно, пройдет очень быстро.