Талтос

Мона остановилась. Они обе оставались в тени. Дом вокруг них погрузился в ночную тьму, свет доходил только из сада — от большого пятна бассейна, освещенного голубым светом. Глаза Мэри-Джейн были огромные и круглые, и нос казался крошечным между очень гладких щечек. Выбившиеся завитки волос подрагивали у нее за плечами, они выглядели как шелковые нити, вытянутые из кукурузных початков. Свет подчеркивал ложбинку между ее грудей.

— Почему ты не отвечаешь мне? — спросила Мона

— Ладно, — ответила Мэри-Джейн, — ты собираешься сохранить это, независимо от того, что это такое.

— Ты права

— И ты не позволишь Роуан и Майклу убить это, кем бы оно ни было.

— Совершенно верно!

— И лучше всего для нас — уйти туда, где ни у кого не будет возможности найти нас.

— Опять ты совершенно права!

— Есть только одно такое место, которое мне известно. Это Фонтевро. И если мы отвяжем все ялики на пристани, то единственный способ, каким они смогут добраться туда, — воспользоваться их собственной лодкой, если они заранее подумают об этом.

— Ох, Мэри-Джейн, ты гений! Ты абсолютно права! «Мама, я люблю тебя, мама».

«И я тоже люблю тебя, моя маленькая Морриган. Доверься мне. Доверься Мэри-Джейн».

— Эй, не падай на меня в обморок! Послушай. Я собираюсь раздобыть подушки, одеяла и все в таком роде. У тебя есть какие-то деньги?

— Целая гора двадцатидолларовых бумажек в ящике возле кровати.

— Ты сядешь здесь. Войди вместе со мной и сядь. — Мэри-Джейн провела ее через кухню к столу. — Опусти голову.

— Мэри-Джейн, не строй из меня идиотку, не надо, как бы я ни выглядела

— Просто отдохни, пока я не вернусь обратно.

И по дому, удаляясь, быстро простучали высокие каблуки.

Песня началась снова, такая нежная, такая красивая, песня цветов и долины.

«Прекрати, Морриган».

«Поговори со мной, мама, ведь дядя Джулиен привел тебя сюда, чтобы ты спала с моим папой, но он не знал, что могло случиться. А ведь ты знаешь, мама, ты сама говорила, что гигантская спираль в таком случае не связана с древним злом, но является чистым выражением генетического потенциала твоего и папиного, который был всегда…»

Мона пыталась ответить, но в этом не было необходимости: голос все говорил и говорил — нараспев, мягко и очень быстро.

«Эй, помедленнее. Ты жужжишь, как шмель, когда так поешь».

«…Колоссальная ответственность: выжить, родить и любить меня. Мама, не забывай любить меня, ты необходима мне, твоя любовь для меня значит больше всего остального, без нее я, при моей хрупкости, могу утратить волю к жизни…»

Они все собрались вместе в огромном каменном круге, дрожа и рыдая. Высокий черноволосый пришел к ним, чтобы успокоить. Они придвинулись ближе к огню.

— Но почему? Почему они хотят убить нас?

И Эшлер сказал:

— Они так живут. Воинственный народ. Они убивают всех, кто не относится к их клану. Это так же важно для них, как для нас есть, думать или заниматься любовью. Они празднуют смерть.

— Посмотри, — сказала она громко.

Кухонная дверь закрылась с грохотом «Потише, Мэри-Джейн! Не привлеки сюда Эухению. Мы должны отнестись к этому по-научному. Я должна была бы ввести данные в компьютер, записывая в него все, как это вижу. Но почти не представляется возможным аккуратно набирать текст, когда находишься в состоянии транса. Когда мы доберемся до Фонтевро, у нас будет компьютер. Мэри-Джейн, ты настоящая находка».

Мэри-Джейн возвратилась, прикрыв кухонную дверь на этот раз с осторожностью.

— Другие должны понять, — сказала Мона, — что это не из ада, а от Бога. Лэшер был из ада, каждый может утверждать это, знаете ли, говоря метафизически или метафорически. Я имею в виду религиозно или поэтически. Но когда существо рождается таким образом от двух человеческих существ — носителей таинственного генома, значит, существо рождается от Бога Кто другой, как не Бог? Эмалет была зачата в насилии, но этот ребенок зачат в иных обстоятельствах: мать его не была изнасилована.

— Ладно, пора выбираться отсюда. Я сказала охранникам, что видела что-то забавное впереди, и что я отвезу тебя к твоему дому — захватить оттуда какую-нибудь одежду, а затем посетить доктора. Поехали!

— Мэри-Джейн, ты гений.

Но когда она встала, мир поплыл у нее перед глазами.

— Святой Боже! Я держу тебя, теперь ты обопрись на меня. У тебя появились боли?

— Не сильнее, чем у любой другой женщины после ядерного взрыва в матке. Давай выбираться отсюда!

Они медленно двигались вдоль аллеи. Мэри-Джейн поддерживала ее, когда это было необходимо, но она вела себя разумно, держась за ворота и за ограду, когда они шли вдоль автомобильного навеса. Там стоял большой сверкающий лимузин, и — благослови ее, Боже, — Мэри-Джейн запустила двигатель и распахнула дверцы. Прекрасно! Пора идти!

— Морриган, прекрати петь! Я должна подумать, рассказать ей, как открываются двери. Мэри-Джейн, надави на маленькую волшебную кнопочку.

— Я знаю это. Входи.

Раздался рев электромотора, и с ржавым, скрипучим звуком ворота откатились в сторону.

— Послушай, Мона, я хочу спросить тебя о чем-то. Мне это нужно знать. Что будет, если это существо не сможет родиться, пока не умрешь ты?