Талтос

— Да, это абсолютно верно. Разумеется, если она когда-нибудь пожелает уехать, препятствий не будет. Так у нас обращаются с людьми. Но не думаю, что Тесса задумывается об этом. Полагаю, она плыла по течению — сколько лет, не знает никто — от одного покровителя к другому. Она не слишком долго горевала после смерти Гордона, кстати сказать. Она говорит, что ее не слишком заботят неприятные события, чтобы переживать из-за них.

Майкл рассмеялся.

— Я понимаю. Можешь мне поверить. Послушай, мне нужно возвращаться. Мы поужинаем вместе, а затем Эш собирается продолжить свою историю. Мы остановились в великолепном месте. Много снега и холодно, но очень красиво. Все, что окружает Эша, несет отпечаток его личности. И так всегда и во всем. Дома мы выбираем для себя сами, и они всегда соответствуют нашим вкусам. Это место наполнено цветным мрамором, картинами и вещами, интересующими его. Я не думаю, что об этом могу много рассказывать. Он хочет, чтобы его уединение никто не потревожил, когда мы уедем отсюда.

— Да, конечно. Послушай, Майкл, когда увидишь Мону, ты должен будешь сказать ей кое-что от меня… Ты должен сказать ей, что я…

— Она поймет, Юрий. У Моны на уме сейчас другие заботы. Для нее наступило волнующее время. Семья хочет, чтобы она оставила колледж и начала заниматься с частными учителями. Ее IQ выходит за пределы граничных значений — точно так она всегда и говорила. И она наследница состояния Мэйфейров. Думаю, что в течение нескольких следующих лет Мона будет проводить массу времени с Роуан и со мной, занимаясь, путешествуя; будет получать в некотором смысле идеальное образование для девушки из общества, на которую, можно сказать, возлагают великие надежды. Сейчас я должен идти. Теперь позвоню тебе уже из Нового Орлеана

— Пожалуйста, позвони обязательно. Я люблю вас обоих. Я люблю… всех вас троих. Скажешь это остальным за меня — Эшу и Роуан?

— Да. Между прочим, эти соратники, помощники Гордона?..

— С ними все кончено. Они исчезли и никогда не навредят ордену снова. Я буду ждать от тебя звонка, Майкл.

— До свидания, Юрий.

27

Все вокруг всегда говорили ему, что Мэйфейры из Фонтевро сумасшедшие.

«Вот почему они всегда обращаются к вам, доктор Джек. — Каждый из них, без исключения, был сумасшедшим, — говорили в городе. — Даже богатые родственники в Новом Орлеане».

Но что должен был он подумать сам этим вечером, когда потемнело как ночью и затопило половину улиц?

Принести новорожденного младенца в такую грозу, завернутого в вонючие маленькие одеяльца, в пластмассовом ящике для льда, ни больше и ни меньше! И Мэри-Джейн Мэйфейр еще смела надеяться, что он выдаст свидетельство о рождении прямо тут же, в кабинете!

Он категорически заявил, что должен видеть мать ребенка!

Конечно, если бы он знал, что Мэри-Джейн будет так гнать лимузин, подобный этому, по дороге из ракушечника и в такую грозу, а он будет держать младенца на руках, он бы настоял, что последует за ней в своем пикапе.

Когда она указала на лимузин, он подумал, что внутри сидит шофер. Это была новенькая, с иголочки, машина, двадцати пяти футов длины, если не больше, с окном на крыше и тонированными стеклами, да еще с CD-плейером и с этим проклятым телефоном. И эта амазонка, королева тинэйджеров, за рулем — в грязном кружевном белом платье, с забрызганными землей голыми ногами в сандалиях.

— И ты хочешь сказать мне, — закричал он, перекрывая голосом шум дождя, — что в такой большой машине, как эта, ты не смогла привезти мать ребенка в больницу?

Малыш выглядел вполне здоровым, слава Богу, но, как ему показалось, немного недоношен и немного недокормлен, разумеется! Но в других отношениях никаких отклонений от нормы не наблюдалось, и сейчас он крепко спал, тепло укрытый в ящике из-подо льда, завернутый в кучу маленьких несвежих одеял. Ящик доктор держал на коленях. Ну и ну! Эти одеяльца, похоже, пропахли виски.

— Боже правый, Мэри-Джейн Мэйфейр, сбавь скорость! — не выдержал он наконец.

Ветки деревьев с шумом скользили по крыше машины. Он пригнулся, когда ветка с мокрыми листьями ударила прямо по ветровому стеклу. Он едва сдерживал крик, видя, как лимузин несется по выбоинам.

— Ты сейчас разбудишь ребенка.

— О ребенке не беспокойтесь: он чувствует себя прекрасно, доктор, — сказала Мэри-Джейн, позволив юбке сползти вдоль бедер до самых трусов.

Это была та еще дамочка — ему не надо было объяснять. Он был абсолютно уверен, что ребенок был ее собственный и она собралась рассказать ему неописуемо трогательную историю, как его оставили у подножия крыльца возле дома. Но нет, у ребенка имелась мать где-то на болотах, слава Господу. Он собирался написать об этом научную статью в медицинский журнал.

— Мы уже почти добрались до места! — выкрикнула Мэри-Джейн, чуть не врезаясь в заросли бамбука и лихо объехав их справа. — Теперь вам осталось только донести ребенка до лодки — хорошо, доктор?

— Какая еще лодка?! — закричал он.