Талтос

— Будешь ли ты искать другой рай, мой повелитель? — спросила она. — Возведешь ли новый монумент, подобный тому, который ты навсегда оставил на равнине? Или предпочтешь создать танец, настолько простой и грациозный, что все люди мира смогут исполнять его?

— Такой танец, Жанет, я хотел бы придумать. И все наши соплеменники составили бы один живой круг.

— И ты сочинишь песню настолько приятную, что ни одна женщина, ни один мужчина любого племени никогда не смогут сопротивляться ей?

— Да, — подтвердил я. — И мы будем петь вечно.

Лицо ее осветилось, губы разомкнулись, а во взгляде промелькнуло легкое изумление. Она заговорила опять:

— Тогда пусть над тобой вечно висит проклятие, которое я наложила на тебя.

Я зарыдал.

Она жестом велела мне успокоиться и запастись терпением, а затем мягким, быстрым голосом Талтосов прочла не то поэму, не то песню:

Твой поиск проклят,

И путь твой долог,

И только начинается зима.

Лихие времена навеки канут,

И память потеряет смысл.

Но ты, когда она к тебе протянет руки,

Молящие о полном всепрощение,

Увидев, что земля творит,

Не ужасайся, коль дожди

И ветер начнут ее терзать.

Взойдут посевы, развернутся листья,

Сухие ветки пышно зацветут,

Крапиву, что пыталась всех ожечь,

Затопчут сильные мужчины,

И танцы, круг и песня

Послужат нам ключом к воротам рая.

Всегда бывает так:

Чем власть пренебрегает,

То и приносит вечное блаженство.

Пещера погружалась в сумерки, маленькая свечка догорала… Махнув на прощанье легким жестом руки, Жанет улыбнулась снова и исчезла совсем.

Казалось, что сказанные ею слова запечатлелись в моей памяти, словно были вырублены на плоских камнях нашего круга. И я увидел их там и запомнил навечно, как только замерли последние отзвуки ее голоса.

Пещера оказалась в полной тьме. Я вскрикнул и принялся тщетно ползать в поисках свечи. Но, быстро вскочив на ноги, я увидел, что маяком мне служил огонек в крошечной хижине внизу — там, откуда я пришел.

Отирая глаза от слез, преисполненный любви к Жанет и ужасной смеси сладости и раскаяния, я поспешил в маленькую теплую комнатку и увидел там рыжеволосую ведьму, лежавшую на подушках.

На один миг то была Жанет! Но не тот кроткий дух, глядевший на меня любящими глазами и читавший стихи, обещавшие отпущение грехов.

Это была обожженная, страдающая и умирающая женщина; ее волосы лизали маленькие язычки пламени, ее кости тлели. Она выгибала спину в агонии, пытаясь дотянуться до меня. И когда я закричал, намереваясь выхватить ее из пламени, передо мной снова лежала та же ведьма, рыжеволосая, заманившая меня в свою постель и заставившая выпить отвар…

Мертвая, бледная, навечно умиротворенная, с кровяными пятнами на задранных кверху юбках. Ее хижина — гробница, ее огонь — вечный свет.

Я осенил ее крестным знамением и выбежал из хижины.

Но в темном лесу я нигде не смог отыскать свою лошадь. До слуха моего доносился лишь хохот маленьких людей.

Я был на грани помешательства. Напутанный призраками, я выкрикивал молитвы и проклятия. С яростью я повернулся к ним, выкрикивая, чтобы они вышли мне навстречу, на битву, и тут же был окружен. Я размахнулся мечом, сбил двоих, а остальных обратил в бегство. Но прежде они разодрали в клочья мою зеленую тунику, сорвали с меня кожаный пояс и утащили все мои пожитки. Мою лошадь они тоже украли.

Из всего имущества у меня остался лишь меч. Но я не погнался за ними.

Я нашел нужную мне дорогу инстинктивно и по звездам, как всегда поступают Талтосы, и, когда взошла луна, уже направлялся на юг, прочь от родного дома.

Я даже не оглянулся на Доннелейт.

Я пошел на юг, в то место, которое впоследствии было названо Гластонбери, и постоял на священном холме, где Иосиф посадил куст боярышника. Омыв руки в источнике, куда Иосиф вылил кровь Христа, я выпил этой воды.

Я пересек Европу, чтобы найти в Риме Папу Григория, побывал в Византии и наконец дошел до Святой земли.

Но задолго до того, как путешествие привело меня к дворцу Папы Григория среди заброшенных развалин великих языческих статуй Рима, цель моих поисков разительно изменилась. Я больше не считал себя священником. Я превратился в странника, искателя, ученого.

Я мог бы рассказать вам тысячи историй о тех временах, включая рассказ о том, как в конце концов познакомился с агентами Таламаски. Но я не могу утверждать, что знаю их историю. Я знаю о них то же, что и вы, что открылось нам стараниями Гордона и его пособников.