Талтос

— Эти куклы были священными. Но для этого должна быть причина. Нужно избавиться от боли… Я хотела бы уничтожить эти воспоминания, но не прежде чем усвою из них все ценное. Мэри-Джейн, будь так любезна, душечка, возьми, пожалуйста, салфетку и вытри мне глаза, ладно? Я говорю это для записи, обрати внимание. Это поток сознания. Мы взяли длинный камень на равнину. Все собираются танцевать и петь вокруг него довольно долго — до того как построим из бревен подпорки, с помощью которых заставим его стоять. Каждый вырежет своих куколок. Все куколки очень похожи, каждая чем-то напоминает их всех. Я засыпаю. И еще хочу есть. Я хочу танцевать. Эшлер призывает всех к вниманию.

— Еще каких-то пятнадцать минут — и мы проедем через задние ворота, — сказала Мэри-Джейн, — только следи, чтобы твои слезливые гляделки не закрылись.

— Не говори ни слова охране, — напомнила Мона. — Я сама с ними управлюсь. Что еще ты помнишь? Они несут камень на равнину. Как называется эта равнина? Скажи ее название на их языке.

— Эшлер называл ее «плоская земля», или «безопасная земля», или просто «пастбище». Чтобы правильно произнести название, я должна говорить очень-очень быстро. Вам это покажется похожим на свист. Но все знают эти камни. Я знаю, что буквально каждый знает о них. Мой отец тоже видел их. Боже, вы полагаете, что где-нибудь в мире существует еще одна, другая я? Не думаете ли вы, что такое может быть? Другая я, не считая тех, похороненных под деревом? Не может быть, что я единственная, оставшаяся в живых!

— Успокойся, милая, — сказала Мэри-Джейн, — у нас еще уйма времени, чтобы это выяснить.

— Мы — твоя семья, — добавила Мона. — Помни это. Кем бы еще ты ни была, все равно ты — Морриган Мэйфейр, которой предназначено стать наследницей. У нас есть свидетельство о рождении, свидетельство о крещении и пятнадцать фотографий поляроид с моим собственным свидетельством на обратной стороне каждой из них.

— Так или иначе, но этого недостаточно, — возразила Морриган, которая теперь плакала, надув губы словно ребенок, мигая из-за слез на ресницах. — Все эти свидетельства безнадежно притянуты и с точки зрения закона не имеют никакой силы. — Машина двигалась по своей полосе дороги, но, едва они въехали в Метэри, движение стало плотнее. — Возможно, потребуется видео. Как ты думаешь, мама? Но, в конце концов, все оказывается недостаточным, не так ли, кроме любви? Почему мы вообще говорим о законности?

— Потому что это важно.

— Но, мама, если они не любят…

— Морриган, мы сделаем видеозапись на Первой улице, как только туда приедем. У тебя еще будет любовь, запомни мои слова. Я добуду ее для тебя. Я не сделаю ни единой ошибки на этот раз.

— Что позволяет тебе надеяться на это, если учесть все твои сомнения и страхи и желание спрятаться от пытливых взоров?

— Я люблю тебя — вот почему так считаю.

Слезы брызнули из глаз Морриган, словно ливень.

Мона с трудом сдержалась, чтобы не зарыдать.

— Им не потребуется оружие, если они не полюбят меня, — сказала Морриган.

Какая невыносимая боль для ребенка!

— К черту! Пусть только попробуют! — Мона пыталась говорить как можно спокойнее, вполне владея собой, очень по-женски. — Нашей любви вполне достаточно, и ты знаешь это! Если ты должна будешь забыть о них, значит, ты их забудешь. Нас одних вполне достаточно, и не смей говорить, что это не так, что нашей любви тебе мало. Ты слышишь, что я говорю?

Она взглянула на грациозную газель, со слезами на глазах сидящую за рулем и медленно проходящую каждый поворот пути. «Это моя дочь. У меня всегда были чудовищные амбиции, чудовищный интеллект, чудовищная храбрость, а теперь — чудовищная дочь. Но какова ее природа — кроме того, что она поразительно умна, импульсивна? Эта любящая, восторженная девочка сверхчувствительна к боли и к неуважению и легко поддается неудержимым фантазиям и восторгам. Как сложится ее судьба? Какова роль ее воспоминаний о древних событиях? Означают ли ее видения, что она обладает этими воспоминаниями и умеет извлекать из них знания? Что может из этого получиться? Впрочем, меня это не слишком заботит, — подумала она. — Во всяком случае, не сейчас, когда все только начинается и порождает в душе столько волнений».

Она вообразила, что ее высокую девочку ударили, что тело ее смяли… И тут же руки ее потянулись, чтобы защитить дочь, прижать ее голову к своей груди. «Только посмейте обидеть ее!»

Теперь все было по-другому.

— Все в порядке, все в порядке, — вмешалась Мэри-Джейн. — Дай-ка мне руль, я поведу машину: движение становится очень плотным.

— Ты совсем спятила, Мэри-Джейн! — крикнула Морриган, сдвигаясь на сиденье вперед, нажимая на акселератор, чтобы обойти идущий слева автомобиль. Она вскинула подбородок и вытерла слезы тыльной стороной ладони. — Я доведу эту машину до дома! Я ни за что на свете не откажусь от этого!

30

«На что может быть похоже ощущение пребывания в пещере?» — задавался я вопросом. У меня не было желания слушать голоса из ада. А вот как насчет райского пения?