Талтос

— Ее должна упаковать ты сама, и никто другой, с надлежащей помощью, и затем соответственно застраховать, и ты проследишь за всем сама и отправишь… отправишь…— Но кому? Не сочтут ли слишком бесцеремонным такой дар еще не родившемуся ребенку? Нет, ее следует адресовать на имя Роуан Мэйфейр, не так ли? Конечно, это правильно. Что же касается Майкла. Что-нибудь на память — столь же драгоценное, но в его стиле, что-нибудь искусно вырезанное из дерева, одну из очень, очень старых игрушек, фигурку рыцаря например, сидящего на лошади… Да, вот ту, с сохранившейся подлинной краской…

Впрочем, это неподходящий подарок… не для Майкла. Это должна быть действительно ценная вещь, нечто столь же прекрасное, как Бру, и что-то такое, что ему бы хотелось самому передать в руки Майкла

Он поднялся из-за стола, приказав юной Лесли оставаться на месте, прошел через просторную гостиную и спустился вниз через холл в свою спальню.

Он положил эту вещь под кровать, что служило сигналом для Реммика: вещь драгоценная и ее не следует трогать даже наиболее доверенным слугам Он встал на колени, нащупал ее рукой, а затем осторожно вытянул — великолепную, сверкающую драгоценными камнями на переплете.

Воспоминания о мгновении, пережитом очень давно, вновь ожили: боль, унижение, насмешки Ниниана, говорившего ему, какое ужасное святотатство он совершил, изложив их историю священным стилем и на священном языке.

Он долго сидел, скрестив ноги, прислонившись плечом к краю кровати. Он держал в руках свою книгу. Да, для Майкла, с детства полюбившего чтение. Майкл. Майкл, возможно, никогда не сможет прочесть ее, но это не имеет значения. Майкл будет хранить ее, и это то же самое, как дать ее Роуан тоже. Она поймет это.

Он вернулся в кабинет и принес с собой книгу, завернутую в белое полотенце.

— Вот. Это для Майкла Карри, а Бру — для Роуан Мэйфейр.

— Бру, сэр, принцесса?

— Да, Бру. Упаковка чрезвычайно важна. Быть может, тебе придется передать эти подарки лично. Не могу допустить даже мысли о том, что Бру разобьется. Ни один подарок не должен пропасть. Теперь перейдем к другим делам. Пошли за едой, если ты голодна. У меня здесь есть памятная записка, что «Прима-балерина» распродана по всему миру. Скажи мне, что это неправда.

— Это правда.

— Возьми старые записи. Это в первом из семи факсов, касающихся «Примы-балерины»…

И они продолжили работать над списком, и когда наконец он посмотрел на часы, было уже далеко за полночь. И стрелка приближалась к часу. Снегопад все еще продолжался. Лицо юной Лесли побледнело и стало цвета бумаги. Сам Эш настолько устал, что мог бы попытаться заснуть.

Он упал на свою громадную пустую постель, лишь временами как в тумане сознавая, что Лесли продолжает мелькать где-то рядом и задает вопросы, которые он не в силах расслышать.

— Спокойной ночи, милая, — сказал он.

Реммик слегка приоткрыл окно, ровно настолько, насколько и всегда, — так он его приучил. Ветер взвыл столь яростно, что на время заглушил все остальные звуки, любые мыслимые звуки, более слабые, возникающие в этих узких промежутках между темными, мрачными зданиями. Порыв свежего ветра коснулся его щеки, и от этого наслаждение от тепла тяжелых покрывал показалось восхитительным.

«Не мечтай о ведьмах; об их рыжих волосах; не думай о Роуан в своих объятиях. Не думай о Майкле с твоей книгой в руках, лелеющем ее столь нежно, как никто в мире никогда не делал, за исключением дьявольских братьев, предавших Лайтнера; не думай обо всех вас троих, сидевших вместе у твоего камина; не возвращайся в долину ни сейчас, ни завтра, ни когда-либо в будущем; не гуляй среди каменных кругов; не посещай пещеры; не поддавайся искушениям смертных прелестниц, которые могут умереть от твоего прикосновения… Не зови их, не умоляй — в ответ услышишь в их голосах только сухость, отстраненность, уклончивость».

И ко времени, когда дверь закрылась, он уже впал в легкую дремоту.

Бру. Улица в Париже; женщина в магазинчике; кукла в коробке; большие стеклянные глаза, смотрящие на него снизу вверх. Внезапная мысль пришла ему в голову под уличным фонарем: что этот момент должен войти в историю; что деньги создают возможность творить любые чудеса; что погоня за деньгами одной-единственной личности может иметь громадные духовные последствия для тысяч; что в сфере производства массовой продукции обретение богатства может привести к колоссальному росту творческих возможностей.

В магазине на Пятой авеню, всего в нескольких шагах от своей двери, он остановился посмотреть «Книгу из Келлса»[26] — превосходную репродукцию, ныне доступную всем, и с любовью пролистал драгоценную книгу, над которой трудилось множество монахов на Айоне.