Я попробовал ударить по стене, но на ней не осталось ни следа. Достаточно было ещё пары попыток, чтобы понять, что она не поддастся. В итоге я был вынужден запустить плазмотрон. Ещё один заряд охладителя потрачен. Осталось два. Под напором потока раскалённой плазмы стена довольно быстро сдалась, расплавившись, словно масло, и образовав удобный проход. Подобрав отстреленную капсулу охладителя и повесив её на пояс, я подождал, пока новоявленный вход остынет, после чего вошёл внутрь. Находившийся за стеной коридор почти сразу уткнулся в развилку. Направо вёл длинный искусственный тоннель, уходивший в темноту. Слева же, в нескольких метрах от поворота виднелась массивная стальная дверь. Она была приоткрыта. К этому моменту я уже воочию убедился, что обнаруженное мною место не связано с охотниками. Пол был покрыт толстым слоем пыли, которая, словно хлопья снега, взмывала вверх после каждого моего шага, кружась вокруг меня комками, напоминающими снежинки.
Открыв до конца стальную дверь, я вошёл в находившееся за ней помещение. Определённо, оно служило кому-то жилищем. Давно, но уже через долгое время после начала кризиса. Лет десять назад. У стены стояло две кровати. Вдоль противоположной — шкафы для снаряжения и оружейные полки. Внизу — ящики с боеприпасами, бронежилеты, гранаты. Настоящий склад разнообразного оружия. На столе — открытый сейф, внутри которого блестели горы центов, пачки бумаг, письменные принадлежности и две фотографии в рамках. Всё было покрыто пылью. Она же летала в воздухе, создавая причудливые тени под ярким светом моего фонаря.
Убедившись, что в комнате безопасно, я плотно запер стальную дверь и осторожно выбрался из «Гектора», готовый запрыгнуть обратно при первых признаках шёпота в голове.
Подойдя к столу, я выгреб из сейфа деньги и пересчитал их. Восемь тысяч. Затем осмотрел оружейную стену. Около десяти стволов разного качества и калибра. Несмотря на старость, выглядят ухоженными и работающими. После этого я взял со стола первую фотографию. Стерев с неё слой пыли, я взглянул на изображение.
На фотографии была запечатлена семья. Худощавый мужчина с печальной улыбкой на лице. Жизнерадостная девушка, держащая на руках ребёнка. Меня. Казалось, словно всё внутри меня оборвалось. Я вглядывался и вглядывался, не понимая, откуда такой вывод, но я был уверен, что это я. Судорожно схватив вторую фотографию, я очистил её и увидел на ней себя в пятилетнем возрасте. Всё сходилось. Я помнил эту футболку и помнил, как меня фотографировали родители за день до того, как внезапно исчезли. Затем, я удивился ещё более. В уголке фотографии было витиеватым почерком написано: Ridley Dowson.
Получается, Рид — это моё настоящее имя? Ридли Доусон?
Я осмотрелся по сторонам. Всё же это место было домом для моих родителей на протяжении долгого времени. Я видел одежду, висевшую на вбитом в стену крючке, какую-то плюшевую игрушку на углу одной из кроватей, маленькие женские кроссовки, стоявшие около неё.
Они жили здесь. Когда-то давно. А теперь их нет. Мертвы. Теперь я уже не могу оправдываться тем, что они покинули меня и что я когда-то их найду. Я их уже не найду. Они умерли. Иначе они бы не оставили своё жилище в таком состоянии. Множество припасов, денег, оружия. Припасов…
Я внезапно понял, что чудовищно голоден. Начав судорожно рыться среди ящиков, я отыскал целые горы банок с тушёнкой. Открыв одну, я мгновенно уничтожил её содержимое. Вслед за ней отправилась и вторая, а после третьей я почувствовал, что голод отступил. Где-то в груди теплилось дурацкое чувство уюта, словно это была забота моих родителей. Словно это они меня накормили. Помогли мне, поддержали меня. В последний раз…
На глаза начали наворачиваться слезы. Они потекли по щекам обильными ручьями. Обычные человеческие слёзы. Я упал на кровать, обхватив колени, и заплакал. Заплакал навзрыд, заплакал, как никогда прежде. Вся боль, вся тяжесть происходящего, все мои беды и тяготы разом навалились на меня. Я был один в этом мире. Их не было. Людей, которые любили меня, готовы были умереть за меня, не было. В голове одна за другой возникали картины из далёкого детства. Каждая, словно нож, вонзалась мне в сердце, причиняя невыносимую боль. Однако это была боль человека, перед которой шёпот был бессилен. Уже давно я не был столь человечен, как сейчас.
Прошло около получаса, прежде чем я успокоился. С трудом встав, я всё же ощутил облегчение и уверенность, словно они поддержали меня напоследок.
Подойдя к столу, я стряхнул пыль с пачки листов и начал читать. Читать записи моих родителей. Читать о том, чем они занимались. О том, ради чего они бросили меня. И чем больше я читал, тем больше понимал, что все мои проблемы и переживания, все мои планы и цели — ничто в сравнении с тем, с чем имели дело они.
То, что я считал одиночными случаями, оказалось настоящей индустрией. То, что мне казалось простым разбоем, было налаженной и чётко оговоренной схемой.